Продавщица зелени

Сергей Бердников ПРОДАВЩИЦА ЗЕЛЕНИ

Все события, описанные здесь, чистая правда и все имена подлинные.

Утром сел и перечитал написанное вчера. Мало получилось. Всего-то несколько страничек, не более. Может быть бросить… Как-то неудобно… Все знают, что сел писать новый роман. А вот не получается. Перечитывая, с ужасом обнаружил, что на первой же странице восемь раз повторил слово «дом» и его производные. Поморщился. Надо бы исправить. Но не стал. Потом… Не ладится все… Скучно…

Машинально взял, лежащую в стороне книгу. «Очерки» Эмерсона. Вздохнул с завистью и отчаянием. Стоит ли, вообще, писать… Мэтью Арнольд уже назвал эти очерки самым значительным произведением в прозе столетия… А как хороши имена в английском языке! Звучные. Короткие… Закрыл Эмерсона… Посидел… Дома еще тихо, но писать не получалось. Открыл «Уолдена» Торо. Увлекся, стал делать какие-то пометки, чуть ли не на каждой странице. Завистливое восхищение стало разъедать душу. Все умные, стоящие внимания мысли, уже высказаны. Посмотрел на свои странички. «Дарья Александровна», «Степан Аркадьевич», — ах, как все длинно, уныло. Как жаркий июльский день, как муха на стекле… Нет-нет, надо писать. Жена проснется, спросит, как дела… Придвинул листки, но взгляд упал на «Путешествие с ослом в Кевенну» Стивенсона. Открыл наугад. Зачитался. Спохватился. С легким удовлетворением вспомнил, — Стивенсон называл Торо бездельником. Ухмыльнулся. Опять придвинул перо и бумагу…

— Лева, Лева, — послышалось из дальней комнаты, — выйди на крыльцо, я сейчас не могу. Анюта пришла, посмотри, что там у нее…

Ну вот, Соня проснулась, а еще ни строчки. Отодвинул перо, бумагу…

На крыльце стояла молодая баба из деревни. Принесла зелень. Стал разглядывать, перебирать остро пахнущие листики, корешки…

— Да, неси все на кухню. Там возьмут, что надо.

Анюта немного нагнулась, чтобы взять со скамьи корзину. Свободная рубаха ее провисла. Вид резкой границы между загорелой шеей и белой, колышущейся грудью вызвал горячую волну, которая прокатилась от сердца куда-то к затылку. Анюта, еще не разгибаясь, приподняла голову. Глянула снизу. Улыбнулась.

— Ну, иди, иди. Некогда мне… — пробормотал он и побрел к себе в комнату.

Сел за стол. Придвинул бумагу, взял перо. Надо писать что-то. Ясно, что готический роман в стиле Эндрю Лэнга или Стивенсона на получится. Граница между загорелой шеей и белой грудью стояла перед глазами. Качнул головой…

— Хм! Анюта… Зелень принесла… Вершки-корешки… Анюта… Анна… Принесла ж ее нелегкая с ее кореньями…

Отодвинул подальше Стивенсона. Взял вчерашние недописанные страницы. Поставил тире после «Степан Аркадьевич» и написал «Стива». Ухмыльнулся. Ничего!.. Зачеркнул на следующей странице «Дарья Александровна». Написал, — «Долли». Ох, как хорошо-то выходит. Прямо Эмерсон… И вдруг, пошло и пошло. Легко стало писаться. Забыл даже про восьмикратный повтор слова в начале. Запах кореньев будто доносился еще с крыльца и волновал…

— Лева! Лева! Завтракать… — звала Соня…

Прервался, как будто проснулся после счастливого короткого сна… Закрыл рукопись. Посмотрел на белую лицевую страницу. Опять хмыкнул, уже как-то радостно.

— Ах, Анюта. Анна с кореньями…

Взял перо и, уже поднимаясь от стола, написал: «Анна Каренина». И чуть ниже: «Роман»…