Продавец снов (СИ)

- Что это значит? - зашипела на Викушку не хуже его кота, уперев руки в боки. - Зачем вы мои сны лезете? Почему...

- Босиком-то не холодно, а, девица? - просипел он насмешливо, отпуская ворчащего кота.

Я глянула на свои ноги. Закатанные джинсы, босые ступни в ворохе осенних листьев. Приближалась ночь, пряча солнце и высасывая из мира скудное осеннее тепло, и, должно быть, асфальт холодный... В душе что-то неприятно сжалось - не то предчувствие, не то... Я зябко обхватила руками плечи - я ведь в одной легкой майке! - и неожиданно не ощутила холода. Ветер срывал с берез жухлые листья, гонял их по двору, смешивая с пылью, но... Почему я не чувствую ни тепла, ни холода?.. Ведь совсем недавно, гуляя в парке, я все ощущала!

Кажется, я сказала это вслух, тихо, с отчаянием.

- Нет, не ощущала, - дед смотрел на меня в упор, не мигая. - Ты просто еще не успела забыть, каково это - быть живой, - и неожиданно мягко, сочувственно спросил: - Ты так и не поняла, да, дурашка? А знаешь, кто никогда не спит и не видит снов? Мертвые. Ты так и не поняла, что теперь одна из них?

"Это неправда!", - истерично заорал внутренний голос, а я не смогла вымолвить ни слова. Ни единого. Горло сжали спазмы. Такие... живые и настоящие...

- Это фантомные ощущения, - Викешка кивнул, - фантомная боль души. Ты присаживайся, - он неожиданно пододвинулся, - в ногах-то правды, как говорят, нет... Садись, дурёшка. Не злая ты. И от живых питаться еще не начала. Ты прости. Что ругался. Знаешь, так накатит порой... Боюсь я вас, мертвых, ох, боюсь, девка... Как ослеп лет пять назад, так и начал... видеть. И боюсь - жуть как, особенно этого, твоего, сверху который... Сильная душа, когда серчает - так вспыхивает, ажно обжигает, ажно глазам больно... А вот ты - тихая, мягкая, теплая. Огнем светишься. Сгорела, да?

- Я не помню... - ответила одними губами. - Я... я не верю...

И Егор - тоже?..

- А дай руку, - Викешка сел боком и протянул мне сухую смуглую ладонь с узловатыми пальцами. - Дай. И скажи - какая моя рука?

- То есть? - переспросила тупо, положив руку на его ладонь.

- Горячая или холодная? Сухая или влажная? Дрожащая или крепкая? Шершавая или гладкая? Мягкая или жесткая? А мозолей сколь, а?

Я крепко зажмурилась, прислушиваясь к ощущениям. Можно было угадать. Легко. Горячая, сухая, дрожащая, шершавая, жесткая. Очень легко. И очень... больно. Внутри разрасталось жжение. Я вижу, слышу, но не чувствую. Ничего. Вообще. Мы так привыкаем ощущать мир тактильно - прикосновениями, кожей, - что перестаем обращать на это внимание. И не замечаем, когда теряем, когда от ощущений остается лишь рефлекс - фантом. Снег - значит, должно быть холодно. Упала - значит, должно быть больно. Должно быть...

- Эй-эй, ты чё, дурёшка? Дерево-то живое, не трожь! Не трожь, говорю, ничё ж не выйдет!

Да, не вышло... Я снова изо всех сил пнула осину. Нет, таки вышло. Ни боли, ни... прочих ощущений. И на коже - ни ссадинки, ни царапинки. Я поймала сухой красный лист и сжала его в ладони. Тот хрустнул, рассыпаясь трухой. И "Сайра" мною честно съеденная, и чай - выпит... Не все клеится-то, а, Викешка? А может, врешь ты все, может, радужное зелье имеет побочный эффект, о котором умолчал продавец?.. Потеря ощущений, провалы в памяти...

- Верить - не верить, дело хозяйское, - дед отвернулся, ссутулился, почесался. - Только не резон мне врать тебе, девка. Никакой не резон. Иди. Да, иди-иди, вон, в люди, к живым. Да поговорить попробуй. Увидят ли? Кто-то увидит. Недавно мертвые силы в душе хранят, с предметами работать могут, людям являться. А как неделя-другая пройдет, так и все. Сорок дней покуда не истекли - есть силы, на дорогу, заметь, силы, чтоб уйти. А как срок выйдет... сил не будет, застрянешь. И пойдешь к живым силу пить. Убивать.

Я молча слушала, сжав кулаки. Да, идти к людям. Точно. Страшно - очень, но...

- А зелья не пей, - добавил Викешка. - Не пей. Душу он у тебя отнимает, продавец этот. Понимаешь? Он через сны тебя пьет, сны твои кон-сер-ви-ру-ет. Забирает себе. Слыхала, как они поют, видала свет? Живой свет живой души это, вот что.

- А вам откуда знать? - я внимательно смотрела на бомжеватого юродивого.

- А я энтот... как его бишь... - он выпятил впалую грудь. - Екстра... екстра...секс, во. Чую. Вижу. Слышу. Знаю. Вот и весь сказ. Хошь больше знать - так поймай шельмеца да яйца ему выверни. Сила-то есть, а? Кто стихийно помирает не своей смертью, бывает, что часть - от такусенькую! - но получает и ворожить могёт. Вроде как извинение это.

Я молча раскрыла ладонь, и на ней заплясали веселые оранжевые искры, взметнулись к темному небу языки пламени.

- Ёпет... - дед отшатнулся, прикрыв слепые бельма. - Таки прав, так сгорела девка, забрало пламя... Жаль. Хороша... была. Звать-то как? Пойду в церковь, попрошу за тебя - пущай отпоют да путь укажут, коли самой не уходится...

- Юстина.

- А по-русски? Крещеная как? Устинья?

- Да.

Говорят, что призраки не умеют лгать? Брехня. Не крещеная я, маме было не до того - но дед поверил.