Продавец грез

Во мне ожил инстинкт самосохранения, хотя всего несколько часов назад я хотел покончить с собой. Мой пьяный и вконец запугавшийся товарищ подвел меня к самому большому в мире открытию: самоубийцы, в том числе и те, которые тщательно планируют задуманное, убивать себя не хотят, они хотят убить неприятности, которые их преследуют. Я делал глубокие вдохи, но сердце продолжало биться часто, мной овладела тревога. Бартоломеу продолжал вопить. У него была белая горячка. Поскольку он находился в состоянии алкогольной зависимости, отсутствие спиртного в кровеносной системе довело состояние его организма до критического — повысилась частота сердцебиения, он сильно потел и испытывал другие страдания. Самое худшее было то, что его сознание, которое и так было затуманено, теперь находилось в коллапсе. У него появились галлюцинации, появились устрашающие зрительные образы, которые, как он клятвенно утверждал, были вполне реальными.

Придя в отчаяние от возможного падения моста, он начал видеть другие галлюцинации. Ему чудились колоссальные пауки и крысы величиной с автомобиль. Они ползали вокруг и собирались съесть его. Лицо у него было залито потом, руки дрожали, тело стало горячим, казалось, что у него поднялась температура. Учитель не уставал повторять: от монстров, находящихся вне тебя, можно бежать, от тех, что внутри тебя, убежать невозможно. Просто не верится, что человеческий разум способен создавать иллюзии, чтобы затем бояться их. Наступила эпоха цифровой техники, а примитивные ощущения продолжают жить.

Бартоломеу был намерен бороться с хищниками, собиравшимися его сожрать.

— Шеф, помогите мне! Спасите! — кричал он в агонии.

Мы пытались успокоить его и усадить в деревянный ящик, в котором когда-то хранились помидоры. Но он тут же вскакивал, и у него начинались новые галлюцинации. Один раз он вскочил и начал бегать по улице. В стране тогда было пять миллионов подобных алкоголиков. Я никогда не думал, что алкоголь может причинить такие страдания. Пьяницы казались мне счастливыми. Опасаясь, что он попадет под машину, учитель предложил отвести его в общественную больницу, которая находилась в трех кварталах от виадука. Он боялся подмочить свою репутацию. Так мы и сделали.

Вот так я и начал тратить немного своей энергии на помощь другим, не прося ничего взамен. Понятно, что в наших действиях всегда есть определенная заинтересованность. Однако, как говорил учитель, есть интересы легитимные, рассчитанные на получение определенных финансовых преимуществ, на публичное признание, и те, которые связаны с удовольствием оказывать помощь другим путем повышения их материального благосостояния или лечения. Вторая система обмена не действует ни при капитализме, ни при социализме. Она существует в мире, чуждом высшей школе.

Ко мне начало приходить понимание того, что эгоисты пребывают в каменном мешке собственных страхов, а те, которые помогают другим людям избавиться от их бед, облегчают беды собственные. Не знаю, придется ли мне когда-либо раскаяться в том, что я встал на этот путь, не знаю, что меня ждет, но торговля грезами, несмотря на то что это рискованно, может быть, станет отличной сделкой на рынке эмоций. Беспокойство моего товарища было так велико, что оно сделало, по крайней мере, на время, более спокойным мое восприятие своей духовной нищеты и многочисленных жизненных проблем, которые так и остались неразрешенными.

Я представил себе, каких трудов стоило продавцу грез вызволить меня из плена заблуждений. Он не просил у меня ни денег, ни признания, ни аплодисментов, но получил многое. Он получил немалую дозу удовольствия. Он был настолько счастлив, что принялся плясать на публике. Какой фантастический «рынок»! Единственное, о чем он попросил меня, — сделать то же самое.

Помогая Бартоломеу, я впервые бескорыстно помогал постороннему человеку, что было весьма трудной задачей для эгоцентричного интеллектуала, для того чтобы положить его в больницу, мы были вынуждены вступить в настоящую битву. Нам пришлось убеждать дежурную смену в том, что наш друг может умереть. Страшных истерик, которые закатывал Бартоломеу, им было мало. Персонал больницы общего профиля не был готов к чрезвычайным происшествиям, связанным с человеческим сознанием. Они знали, как лечить тело, но не знали, как обращаться с душой, которую нельзя потрогать руками, либо скрывали, что знают. Это была каста людей, которые, казалось, закрылись непробиваемой броней. Когда нам удалось поместить Бартоломеу в больницу, он уже немного приутих. Ему дали большую дозу снотворного и уже сонного отвели в палату.

Мы пошли про ведать его во второй половине дня. Бартоломеу чувствовал себя значительно лучше. Галлюцинации прекратились. Его уже выписывали. Он попросил нас рассказать обо всем, что случилось, и о том, как мы с ним познакомились. Его память помутилась. Учитель передал бразды правления мне. Я должен был объяснить то, что объяснению не подлежит. Когда я начал разговор, учитель вышел. Ему не нравилась излишняя экзальтация.