Продается дом с дедушкой

Игорю стало так же обидно, как бывало в детстве: мать больше любит отца, только о нем и думает, о его удобстве, а на сына ей наплевать. Разве так бывает? Разве материнская любовь к ребенку не сильнее всех остальных любовей, вместе взятых? Может, она и вовсе не хотела иметь ребенка? Или хотела девочку, например, а родился мальчик. И мать, разочарованная, так и не смогла полюбить сына, как собиралась любить дочь. Может, и не было в ней столько любви, такого запаса. А тот, что был, на мужа весь вышел, сыну не досталось.

– Ну что, поехали? – Сашка заглянул в палату.

Игорь кивнул матери, не найдя в себе силы наклониться и поцеловать. Она тоже не сделала движения – не подалась вперед.

В город они ехали на такси – Сашка заплатил.

– Так, завтра я приеду, послезавтра – ты, – наставлял его Комаровский в дороге. Игорь кивал и молчал. Ну, а этому-то какое дело до чужого человека? Даже не родственницы? Ему-то что за радость мотаться за город, в захудалую больницу? Да и не помнил Игорь, чтобы Сашка пельмени у них ел. Не было такого. Или было? Ну, может, один раз. Придумал на ходу, сказочник. Выделывается героем перед этими тупыми медсестрами. Тоже, нашел себе благодарную публику. Покрасоваться больше не перед кем? Да невозможно поверить, чтобы Сашка все делал искренне. Вот Игорь – скажи ему, что чья-то мать, пусть даже друга, в больницу попала – ну, посочувствует по телефону, а чтобы ехать… К каждой тетке не наездишься. Но ведь как сочиняет на ходу, гад! Заслушаешься! У медсестричек от рассказа про пельмени глаза на мокром месте. Знает, на что давить, мерзавец! Еще и твердил всем, что у друга, то есть родного сына, – потрясение, шок. Очень за мать переживает. Только видно, что ни няньки, ни медсестры в эту сказочку не поверили. Будто специально Сашка так рассказывал, чтобы не верили. А про пельмешки все поверили. И получилось, что Комаровский, считай, родной сын, а Игорь – гад последний, даже мать родную не признал. Про «не признал» старшая нянька по смене передала, в красках расписала, и про жопорукого прибавила. Так что новая смена про Игоря уже все знала и понимала.

– Спасибо тебе, – сказал Игорь Сашке, выходя из машины, – большое спасибо, без тебя бы я не справился. Я не умею так, как ты…

– Да ладно тебе, старик, сочтемся, – отмахнулся Комаровский.

Да уж, сочтемся, подумал Игорь. Только как? Сколько он теперь должен? И где, интересно, брать деньги? Если Сашка такой весь из себя благородный, так пусть бы не в долг, а так. Нет же – сказал, что в долг, сочтемся. Вот и все благородство.

Дома работал телевизор. Отец смотрел футбольный матч.

– Это я, – сообщил о своем приходе Игорь.

– Тапочки привез? – спросил отец. Про мать ни слова, сразу про тапочки.

Игорь, не ответив, прошел на кухню, налил себе чай. Зашел в комнату к отцу, постоял и пошел к себе.

Утром его разбудил крик отца.

– Где мои яйца? Лена же знает, что я привык с утра есть яйца!

– В холодильнике, – ответил Игорь.

Отец что-то еще бурчал. Игорь встал, быстро сходил в душ и съел яйца вкрутую, которые отец так и не потрудился достать из холодильника.

– Ты куда? – спросил его отец.

– Работа, – ответил Игорь, хотя никакой работы у него не было. – Там в холодильнике – борщ. Перекипяти. Если тебе нужна сметана – сходи и купи.

Игорь заехал в журнал, где работал Сашка и где от Игоря по протекции Комаровского ждали статьи. Выпил кофе в буфете, съел пирожок с яблоками. Сашку видел – тот свеженький и бодренький носился по редакции. Махнул рукой – мол, увидимся. Игорь поваландался еще недолго по редакционным коридорам и уехал.

Не без Сашкиных регулярных денежных стимуляций мать быстро пошла на поправку. Оставались еще гематомы – на ноге, руке, сотрясение мозга, перелом двух ребер, но в целом все было даже лучше, чем ожидалось. Можно было забирать.

Всю неделю Игорь ночевал, где придется: у друзей после вечеринок, пару раз у Сашки. Домой идти не хотелось, но пришлось – сказать отцу, что завтра вернется мама.

Дома он застал дикий срач. Отец ни разу не помыл за собой посуду. Мать не любила, когда едят в комнатах: требовала есть на кухне, чтобы не заводить тараканов, которых и так хватало – от соседей приползали. Так говорила мать: это не наши, соседские. Диван в спальне стоял разобранный, постельное белье скомкано. На столе лежали ломти засохшего хлеба, куски колбасы. Унитаз был грязный.

– Завтра маму надо забирать, – сказал Игорь.

– Завтра? – удивился отец, шурша газетами. – А послезавтра нельзя? Завтра матч по телевизору интересный…

– Пап, надо здесь убрать все.

– Я не могу. Ты же знаешь, у меня давление.

Игорь вышел на лестничную клетку. Дома он задыхался. Из туалета несло нечистотами. Из спальни – грязным бельем. От отца тошнило еще больше – он сидел в чистой рубашке, остальные горой валялись в ванной. Борщ давно прокис.

Игорь решил, что ничего не будет делать: пусть мать своими глазами увидит квартиру и поймет – отцу до нее нет никакого дела. Но ведь не поймет, будет жалеть, причитать, кинется мыть, стирать, надраивать, встанет к плите. А ей нельзя. Нужен постельный режим.