Прочитанные следы

Но тут произошло почти неожиданное. Будник оттолкнул девушку и с яростью схватил ее за руки. Нина вскрикнула и рванулась, пытаясь достать пистолет, висевший у нее на поясе в кобуре. Но Будник крепко держал ее, сжимая кисти до боли в суставах. Резким движением он перехватил обе кисти в свою левую руку, а правой — большой, жилистой, с длинными грязными ногтями — потянулся к горлу девушки. Будник хрипло выкрикнул какое-то слово, похожее на «цирк».

Впоследствии Нина вспоминала, как удивило ее это слово. Почему он крикнул тогда «цирк»? Зачем? Что это означало? Но в те секунды смертельной опасности эта мысль только мгновенно промелькнула в ее голове, раздумывать было некогда.

Слабая и хрупкая на вид, Нина была сильной и гибкой. Почувствовав, как пальцы Будника сжимают горло и становится трудно дышать, она запрокинула голову, коленом ударила старика в живот и громко крикнула неизвестно кому:

— На помощь!

Будник охнул, на мгновение выпустил девушку из своих рук, но тут же снова набросился на нее. Он был сильнее, значительно сильнее. Нина сопротивляться уже не могла. Но вдруг дверь избы стремительно распахнулась, так, что щеколда пронзительно звякнула, и на пороге появился капитан Кленов. Вслед за ним в избу вошли младший лейтенант Семушкин, старшина Орехов и ефрейтор Артыбаев. Орехов ткнул дулом автомата в спину Будника, и старик отпустил Строеву. А Семушкин шагнул к нему с таким злым видом, что тот невольно попятился.

Нина благодарно взглянула на Кленова. Капитан был бледен, дышал часто, прерывисто. Он тоже взглянул на девушку, и в его взгляде она заметила радость. Нет, это было больше чем радость.

Кисти болели, кожа на шее саднила. Но Нина не хотела терять и секунды. Она сделала несколько шагов, склонилась над ворохом тряпья и начала лихорадочно ворошить его.

Когда девушка поднялась с колен, лицо ее было растерянным и бледным. Никого. Она огляделась. Грязный матрац на полу, тряпье, рваное одеяло, а в углу — большие кирзовые сапоги, издававшие едкий запах дегтя. Где же больной внук?

Нина посмотрела на Будника. Он равнодушно отвернулся. Лицо его было спокойным.

Обыск в избе Будника продолжался долго. Возле печки, за занавеской, находился лаз в погреб, где прежние хозяева дома когда-то держали продукты. В этом темном сыром погребе разведчики обнаружили глухонемого внука. Грязный, заросший, изможденный, он был привязан толстыми веревками к бревну. Когда его развязали, он глухо мычал, из глаз его катились крупные слезы. Здесь же, в углу погреба, за пустыми бочками и поленьями, разведчики обнаружили коротковолновую радиостанцию. Антенна этой станции незаметно тянулась из подвала на чердак.

Глава 9. Загадка не разгадана

Прошло несколько дней. Рано утром, как вчера и позавчера, Кирилл Будник сидел на табуретке посреди комнаты, напротив стола Родина. Полковник заканчивал очередной допрос, а в стороне, у стены, устроился капитан Кленов.

Будник широко расставил ноги, обутые в лапти, и, чуть наклонившись, положил на колени руки, будто опирал на них свое большое тело. Лицо его, темное от загара, изрезанное морщинами и заросшее бородой, не выражало, казалось, ничего, кроме усталости и безразличия. Да, он действительно устал. Да, ему действительно безразлично, что станет с ним завтра, послезавтра. Он ясно представлял себе свой последний путь и мысленно уже подвел итог всей прожитой жизни.

Безразличие и усталость отразились на его лице только сегодня. А вчера и позавчера он держался совсем по-иному: отвечал нехотя, зло и отрывисто, смотрел исподлобья, а в глазах его, спрятавшихся под густыми бровями, можно было прочесть только одно: ненависть. Если полковник Родин настойчиво повторял вопрос, на который арестованный не хотел отвечать, он, после некоторого молчания, безнадежно махал рукой и глухо, монотонно бубнил одно и то же:

— А чего говорить? Чему быть, того не миновать… Говори не говори, а одиннадцать грамм[2] для меня уже припасено…

И все же Буднику пришлось рассказать свою, как он выразился, «невеселую биографию».

…Белогвардейский офицер Петр Гостев после разгрома деникинских банд бежал из России. Долгие годы скитался по чужим странам. Его офицерские погоны никому не были нужны, а руки стоили очень дешево. Деньги на жизнь он добывал нелегко. Приходилось становиться то носильщиком на вокзалах, то грузчиком в портах, то надзирателем в тюрьмах, то швейцаром в кабаках. Так и состарился он, некогда молодой рослый ротмистр-кавалергард, сын богатого помещика-дворянина. Не состарилась только его ненависть к советской власти. Эта власть лишила его всех богатств, чинов и светской блестящей жизни.

Многие его друзья-эмигранты уже давно поняли, что превратились в бездомных и презираемых бродяг, в отребье, нужное их надменным покровителям только для самых черных и грязных дел. Некоторые нашли в себе силы признать и по-настоящему оценить свои преступления и вернулись на родину, чтобы остаток жизни провести на своей земле, в своей семье, в честном труде.