Прочие умершие

Никто из нас, насколько я могу судить, не создан для того, чтобы иметь такое количество друзей. Я поинтересовался литературой на эту тему: статистика Института Кулиджа (сразу отмечу, по отношению к друзьям — недружественная) свидетельствует, что каждый из нас посвящает максимум 40 процентов драгоценного времени всего пяти друзьям, то есть наиболее важным для нас людям. Поскольку время, уделенное человеку, определяет прочность отношений с ним, иметь более пяти настоящих друзей маловероятно. По этой причине все то время, которое можно было бы потратить на многих, я уделяю лишь Сэлли, двум моим детям (по счастью, живущим далеко от нашего Хэддама) и моей бывшей жене Энн (которая ныне обитает в дорогостоящем заведении, где ей обеспечен хороший уход, но расположенном рядом, что неудобно). Таким образом, свободным остается место только для еще одного близкого человека, которым в качестве своего последнего и лучшего друга я решил назначить самого себя. Оставшиеся 60 процентов времени оставляю свободным для всего неожиданного. При этом раз в неделю читаю на радио для слабовидящих и по вторникам езжу в Ньюарк-Либерти[12] приветствовать на родной земле наших героев — что отнимает львиную долю времени, оставленного свободным в расчете на неожиданное.

Разумеется, как и большинство из нас, я никому не был очень хорошим другом, но иногда мог считаться вменяемым знакомым. Именно поэтому мне нравилось в Клубе разведенных мужчин. Продажа недвижимости для людей моего типа прекрасное занятие, как и спортивная журналистика — вот два рода деятельности, в которых я показал неплохие результаты. В конце концов, я — единственный ребенок немолодых родителей, которые меня обожали, со всеми вытекающими отсюда последствиями для формирования личности и дальнейшей жизни. Таким образом, у меня никогда не было так уж много друзей, зато очень интересовался занятиями взрослых.

Принято считать, что у всякого, ведущего типичный американский образ жизни, и особенно в пригороде, прямо за забором заднего двора имеется свой улыбчивый Колючка Еживикин, сосед, с которым можно съездить на ответственный матч или до позднего осеннего вечера беседовать по душам в придорожном баре. Такой друг всегда поможет выстрогать из елового бруска деталь с нужным скосом для каркаса байдарки, с которой в следующем июне вы вместе собираетесь ловить светлоперого судака на озере Нагануки. Все это так, но у меня было иначе. Со временем из-за явного небрежения друзей встречи с ними становились все реже и наконец прекратились совсем. Вряд ли я что-то при этом потерял. На многое из происходящего вокруг мы, привыкнув, перестаем обращать внимание и уже считаем, что так и должно быть и, более того, что так даже лучше. И вполне счастливы.

Дружбе, на мой взгляд, придают слишком большое значение. Если о ком-то в альбоме нашей группы военной школы писали «Верный друг», значит, это безнадежный пария, о котором больше сказать нечего. То же и в колледже. В последнее десятилетие — об этом также упоминалось в отчете Института Кулиджа — из-за экономической и социальной мобильности, разрушающей «истинную склонность к общению», эмоциональная близость между людьми по сравнению с предыдущим десятилетием встречается на 15 процентов реже — вероятно, в общении просто пропадает необходимость. О многом из того, чем полна моя жизнь и голова, того, чем я мог бы «поделиться» с другом, мне на самом деле сказать нечего. Что делать, особенно в шестьдесят восемь лет, со всей той информацией, которую мы постоянно собираем и храним в мозгу и которая, как нам кажется, должна когда-нибудь пригодиться? Что мне, скажем, делать с тем фактом, что броненосцы являются природным резервуаром проказы? Или что собаки с каждым годом кусают людей все чаще. Или что все больше и больше людей вовлечено в религиозные организации и все меньше и меньше в дела своих городков. Или что мухи це-це заботятся о потомстве, как панды. Дать ответ на вышеперечисленные вопросы я не в состоянии. Могу выложить эти данные в фейсбуке или твиттере. Но, как хорошо сказал Эдди Медли, всем все известно, и никто уже не знает, что с этим делать. У меня, разумеется, нет страницы в фейсбуке. А вот у обеих моих жен — есть.

Представляет ли собой такая «экономия времени на общении» нелепую попытку приободриться и отгородиться от первых признаков пока далекой, но приближающейся смерти, как могла бы утверждать часть присяжных? Или на чем могла бы настаивать другая часть присяжных, это ли не нелепое признание приближения смерти? По-моему, ни то ни другое. Я бы сказал, что это простое, благонамеренное, дальновидное упорядочивание жизни в ожидании финала. Оно подобно крутым, захватывающим дух американским горкам. Катаясь на них, сосредотачиваешься на переживаемых ощущениях и ни на что иное не обращаешь внимания.