Пробужденный

Чахотка. Полагаю, именно от нее умерла девушка на фотографии. Из-за снимка – или по какой-то другой причине – смерть от разбитого сердца всегда представлялась мне похожей на чахотку. Мне казалось, что это сокрушительная боль, которая сжимает тебя в своих кольцах, будто огромный удав, пока не выжмет досуха, оставив от тела одну пустую оболочку.

В другое время я надолго задержалась бы возле фотографии, но сейчас меня больше заинтересовала ее зрительница. Щеки женщины состояли из резких углов и впадин – как и все ее грузное тело. Из пучка на затылке выбилось несколько серых, безвольно обвисших прядей. Старуха опиралась на потертую палку – видимо, ею часто пользовались, – и была одета в цветастое платье с отложным воротничком родом откуда-то из семидесятых. С ним неожиданно контрастировали кроссовки на толстой подошве и застежках-липучках. Женщина сидела, расставив ноги на ширину плеч и устроив подбородок на руках, скрещенных поверх трости. Глаза ее не отрывались от фотографии.

Я присела в сторонке и, вытащив из рюкзака блокнот, принялась быстро набрасывать ее профиль карандашом. Через пару минут по дряблой щеке скатилась слеза. Только тогда женщина ожила и потянулась к огромной матерчатой сумке за платком.

Почему она плакала? Вспоминала собственную потерянную любовь? Или человека, которому так и не призналась в своих чувствах? Меня переполняла жалость – и жгучее любопытство. Так и не найдя ответ, я застегнула рюкзак и вышла в коридор. Сандалии гулко простучали по мраморному полу. Заметив знакомого смотрителя, я замедлила шаг.

– Привет, Тони.

– Как поживаете, мисс Янг?

– Отлично, спасибо. Слушайте… Мне нужно какое-нибудь тихое место, где можно сесть и спокойно подумать. Чтобы там не бродили толпы народа. Не знаете такого?

– Хм. – Тони в задумчивости поскреб подбородок. Раздался звук, как от наждачной бумаги – похоже, сегодня он не брился. – В египетском крыле никого нет. Вообще, там обновляют экспозицию, но сегодня директриса уехала на конференцию, а сотрудники без нее боятся и шагу ступить.

– Можно я там посижу? Обещаю ничего не трогать!

Тони в притворном недовольстве нахмурил брови, но потом не выдержал и улыбнулся.

– Сидите, что с вами делать. Только поосторожнее там! И не попадайтесь на глаза туристам, чтобы за вами никто не увязался.

– Спасибо!

– Да не за что. Приходите потом поболтать.

– Обязательно, – кивнула я и уже направилась к залам временных выставок, как вдруг замерла, остановленная новой мыслью. – Тони, слушайте, на фотовыставке сидит пожилая дама… Можете за ней приглядеть? Вдруг ей понадобится помощь.

– Будет сделано, мисс Лилиана.

Я улыбнулась и, миновав увешанную фотографиями стену, принялась спускаться на первый этаж. Длинный отдел средневекового искусства – гобелены, статуи, каменные орнаменты, мечи, кресты и плащаницы – завершился музейным хранилищем и, наконец, египетским крылом.

Я убедилась, что вокруг никого нет, и нырнула за тяжелую занавесь. Несмотря на кондиционеры, в воздухе стояла тысячелетняя пыль – словно экспонаты, пока их таскали с места на место, ненадолго проснулись и раскашлялись.

Верхние лампы были выключены, но сквозь огромные окна лился яркий утренний свет. Я медленно двинулась по солнечным квадратам на полу. Десятки тысяч экспонатов расположились в двух десятках залов – каждый посвящен своей эре. Я словно плыла по черно-золотому океану истории, окруженная маленькими стеклянными кубами, в которых дремали отражения давно минувших эпох.

Ларцы с выдохшимися тысячелетия назад благовониями, погребальные урны, статуэтки богов и богинь, папирусы, резные фрагменты канувших в небытие храмов – все это будто жило собственной, едва заметной жизнью. Казалось, древние артефакты только и ждут, когда какой-нибудь неравнодушный человек прикоснется к ним и, отерев пыль веков, примет в наследство их драгоценные воспоминания.

Внезапно мое внимание привлекла блестящая птичка. Я не видела ее раньше и решила, что это, должно быть, часть новой экспозиции. Искусно отлитое из золота изображение сокола, заточенное в стеклянную клетку, символизировало египетского бога Гора и сопровождалось подписью: «Гор Золотой».

Наконец я нашла достаточно освещенный уголок, устроилась на полу спиной к стене и, открыв блокнот на чистой странице, принялась набрасывать все возможные варианты – те, которые нравились родителям, и те, которые нравились мне. Я успела записать названия трех университетов, когда услышала странный треск.

Неужели за мной все-таки пошел какой-то турист? Я прислушивалась несколько минут, но так и не уловила звука шагов. В египетском отделе музея было тихо, как в склепе. Я мысленно усмехнулась каламбуру и, снова раскрыв блокнот, углубилась в изучение брошюры одного из колледжей.

Однако не успела я перелистнуть первую страницу, как шум возобновился. На этот раз я услышала глухой стук, за которым последовал все тот же треск. Я всю жизнь считала себя здравомыслящим человеком, у которого фильмы ужасов вызывают исключительно зевоту, но в этот момент впервые ощутила, как по позвоночнику скользит ледяной кубик страха.