Пробуждение

У "тети" Джун, на попечении которой он оставался, был в доме "взрослый" с кашлем и большим куском глины, из которой он делал лицо; поэтому она почти никогда не заглядывала на пруд к маленькому Джону. Раз, правда, она привела с собой двух других "взрослых". Завидев их, маленький Джон, - который в этот день раскрасил свою голую особу синими и желтыми полосами, воспользовавшись акварельным ящиком отца, и воткнул себе в волосы утиные перья, - залег в засаде между ивами. Как он и думал, они сразу прошли к его вигваму и встали на колени, чтобы заглянуть туда, так что он с диким, душу леденящим воплем почти успел оскальпировать "тетю" Джун и новую "взрослую", прежде чем они его поцеловали. Взрослых звали "тетя" Холли и "дядя" Вэл; у "дяди" Вэла было загорелое лицо, и он прихрамывал и ужасно хохотал, глядя на Джона. Маленькому Джону понравилась "тетя" Холли, которая тоже оказалась сестрой; но они оба уехали в тот же день, и больше он их не видел. За три дня до намеченного приезда его родителей "тетя" Джун тоже уехала - очень поспешно, забрав с собой "взрослого", который кашлял, и его кусок глины. И мадемуазель сказала: "Бедный, он о-очень болен! Запрещаю тебе ходить в его комнату, Джон". Маленький Джон, который редко делал что-нибудь только потому, что это было запрещено, воздержался и не пошел, хотя ему было скучно и одиноко. Дело в том, что дни пруда миновали, и он до краев души был полон беспокойства и желания чего-то - не дерева, не ружья, - чего-то мягкого. Эти два последних дня показались ему месяцами, несмотря на "Выброшенных морем", где он прочел про старуху Ли и ее страшный костер. За эти два дня он раз сто прошел вверх и вниз по лестнице и часто из детской пробирался в комнату матери, все разглядывал, ничего не трогая, потом проходил в ванную комнату и, стоя на одной ноге около ванны, шептал заклинания, таинственно, как Слингсби:

- Хо, хо, хо! Кошки-собаки!

Потом, вернувшись из ванной, открывал гардероб матери и долго нюхал, и это, казалось, приближало его к... он сам не знал, к чему.

Он проделал это как раз до того, как остановился на лестнице в полосе солнечного света, обдумывая, каким из многих способов опуститься по перилам. Все они казались глупыми, и в овладевшей им вдруг томной лени он медленно пошел вниз по ступенькам. Во время этого спуска он совершенно отчетливо вспомнил отца: короткую седую бородку, подмигивание глубоко сидящих глаз, морщинку между ними, странную улыбку, тонкую фигуру, которая всегда казалась маленькому Джону такой высокой; но мать он никак не мог увидеть. Все, что с ней связывалось, - это покачивающаяся походка, темные глаза, устремленные на него, и запах ее гардероба.

Бэлла была в холле, - раздвигала тяжелые портьеры и открывала парадную дверь. Маленький Джон сказал заискивающе:

- Бэлла!

- Что, мистер Джон?

- Давай пить чай под дубом, когда они приедут; я знаю, им захочется.

- Вы лучше скажите, что вам захочется! Маленький Джон подумал. - Нет, им, чтобы доставить мне удовольствие. Бэлла улыбнулась.

- Хорошо, я накрою в саду, если вы тут посидите тихо и не напроказничаете, пока они приедут.

Маленький Джон уселся на нижней ступеньке и кивнул.

Бэлла подошла поближе и оглядела его...

- Встаньте-ка, - сказала она.

Маленький Джон встал. Она тщательно осмотрела его сзади. Зеленых пятен нет, и коленки как будто чистые!

- Хорошо, - сказала она. - Ой, ну и загорели же вы! Дайте поцелую.

И она клюнула маленького Джона в макушку.

- А какое будет варенье? - спросил он. - Я так устал ждать.

- Крыжовенное и клубничное. Вот здорово! Самые его любимые!