Пробуждение

Но вот Санька неожиданно заболела лихорадкой. Тут уж за Илюху взялись со всей строгостью и серьезностью. Хорошо запомнив конец повода, изрядно погулявшего по его спине, он быстро освоил отцовскую науку и подвозил теперь копны к стогу почти без промахов. Его наперебой расхваливали, но радости от этого он не испытывал. Подростков заставляли работать без всякого чувства меры, наравне со взрослыми.

Семилетнего Илюшку поднимали с рассветом, когда над озерами еще клубился холодный туман, истошно галдели лягушки. Полусонного, дрожащего от утренней сырости, отец сажал его на коня, а чтобы взбодрить наездника, подстегивал лошадь концом аркана. Гнедышка взбрыкивал. Едва удерживаясь на потнике, Илюха начинал ощущать в руках жесткие поводья и быстро приходил в себя, с нетерпением ожидая восхода теплого уральского солнышка.

Таскать копны приходилось с утра до ночи, с коротким перерывом на обед, когда солнышко уже не только грело, а изнуряло без всякой пощады. И если мальчишку в деревне уже приспособили к труду, научили бороновать, пахать, ходить возле быков с кнутом в руках, возить копны, жать серпом хлеб, косить, молотить, зимой возить корм, ухаживать за скотом, значит, он стал равноправным тружеником, работягой, не даром ел свой кусок хлеба, носил нанковые штаны и валенки, скатанные к рождеству Христову проезжими вальщиками.

8

Дети казаков учились раздельно. В станице на церковной площади были выстроены две одинаковые школы — одна для мальчиков, другая для девочек.

Этой осенью, еще задолго до начала занятий, Илюху начали снаряжать в школу в начальный класс, или в первое, как тогда называлось, отделение. Туда приводили самых маленьких. В старших отделениях учились взрослые парни. Многие из них сидели по два года на одной и той же парте. И не потому, что ребята не имели способностей. Старые, бородатые казаки на учебу в школе смотрели, как на самое последнее дело. Главным считалась работа в хозяйстве.

Оттого и процветали в казачестве малограмотность и дремучее невежество. Дед Никифор Иванович, прежде чем поставить подпись под каким-нибудь общественным протоколом или страховой бумагой, кряхтел и кашлял, засучивал рукав пиджака, сначала ставил большую, похожую на колесо фиту, мусолил кончик карандаша в прокуренных усах, а потом уж выводил остальные, растопыренные, как вилы, загогулины…

В тот год, когда Илюха должен был перешагнуть школьный порог, Мария и Саня учились в старших отделениях. От них он научился почти без запинки читать по печатанному, умел писать буквы и даже отдельные слова. В доме его уже считали «грамотеем» и проявляли к нему особое внимание. Мать сшила новый, защитного цвета мундирчик — на казачий манер, отец справил у знакомого киргиза-чеботаря юфтовые сапоги, густо промазанные дегтем. В старой, самодельной сумке лежала грифельная доска в деревянной рамке, два хорошо заостренных грифеля и запас новеньких перьев для ручки.

— Учись хорошенько, не шелаберничай. Научишься писать и читать складно, отдам тебя в кадетский корпус, — ведя Илюху за руку, говорил отец.

От его слов у Илюшки жутко замирало сердце. Уехать куда-то из дому, к озорным рыжим кадетам? Он видел, как в станицу приезжали сыновья к полковнику Клюквину на каникулы и осатанело дрались с местными мальчишками по любому поводу. За то, что их отец скупал у мальчишек бычков по две копейки за десяток, казачата дразнили кадетов поганцами, потому что рыбу эту считали поганой, вытаскивали ее на удочку и «казнили». Не очень-то улыбалось Илюшке попасть в лапы этим отчаянным краснолампасникам.

— Пройдешь кадетский корпус, — продолжал отец, — есаулом станешь, целой сотней казачьей командовать будешь!

Отец подвел сына к стоявшему у школьного крыльца учителю, господину Гетманову, откозыряв, легонько подтолкнул вперед, о чем-то поговорил с учителем, еще раз напомнил Илюшке, чтобы он хорошо учился, и ушел домой.

Оставшись один на один с учителем, Илюшка робко смотрел на его розовое лицо, темно-зеленый военный китель с ярко блестевшими пуговицами, черные сердитые усики. Захотелось вдруг к матери. Владимир Александрович внушал ему непреодолимый страх.

До этого Илюшка бывал в школе единственный раз. Он ходил туда с сестрами на елку. От них слышал, что учитель ставит мальчишек на колени и бьет линейкой.

Сейчас Илья стоял перед учителем, стараясь не показывать страха, мотал школьной сумкой, гремя доской и грифелями.

— Буквы знаешь? — спросил учитель.

— Ага.

— Ну и хорошо. Иди в класс и не трепли свою сумку, — добавил он, затаив усмешку в усах.

Стараясь осторожно ступать своими киргизскими сапогами, Илюха стал подниматься на крыльцо по свежевыкрашенным ступенькам. Из окон слышался неистовый галдеж, мелькали пестрые рубахи и вихрастые головы.

Все четыре отделения размещались в одном большущем классе. Между старшими и младшими отделениями было оставлено широкое свободное пространство, где в несколько шеренг могла выстраиваться вся школа.