Какая странная вещь — одиночество, и как оно страшно! Мы никогда не позволяем себе подойти к нему вплотную, и если нам случайно приходится к нему приблизиться, мы быстро убегаем. Мы готовы сделать все, чтобы уйти от одиночества, спрятать его. Сознательно или подсознательно мы заняты тем, чтобы уйти от него или преодолеть его. Но избегать одиночества или пытаться его преодолеть — одинаково бесцельно; пусть вы его подавили или обошли, однако проблема и страдание остаются все там же. Вы можете затеряться в толпе и, тем не менее, остаться совершенно одиноким; вы можете быть весьма деятельным, но одиночество молчаливо подползает к вам; отложите в сторону книгу, и вот оно снова здесь. Развлечения и алкоголь не могут заглушить одиночества; вы можете временно забыть о нем, но когда смех или опьянение пройдут, страх и одиночество возвратятся. Вы можете быть честолюбивым и преуспевающим, можете обладать громадной властью над другими, можете быть преисполнены знания, поклоняться богам и самозабвенно совершать ритуалы, но что бы вы ни делали, боль одиночества не проходит. Вы можете жить только ради сына, ради учителя, ради раскрытия своего таланта, но одиночество, подобно тьме, покрывает вас. Вы можете любить одиночество, ненавидеть его, избегать его — в зависимости от вашего темперамента и психологических требований, — но одиночество остается; оно выжидает, находится на страже, отступает с тем, чтобы появиться вновь.
Одиночество — это осознание полной изоляции; не замыкает ли нас в себе наша деятельность? Хотя наши мысли и эмоции экспансивны, не являются ли они исключающими и разделяющими, не ищем ли мы господства в наших отношениях, в наших правах и обладании, вызывая тем самым сопротивление? Не разделяем ли мы работу на «вашу» и «мою»? Не отождествляем ли мы себя с коллективом, со своей страной или с небольшой группой? Не состоит ли наше стремление, все целиком, в том, чтобы изолировать себя от других, разделить, отделить? Деятельность нашей личности на любом уровне есть путь изоляции; одиночество — это сознание «я», лишенного деятельности. Деятельность, физическая или психологическая, становится средством к саморасширению; когда же никакой деятельности нет, существует ощущение пустоты личности. Мы стремимся заполнить пустоту и в заполнении ее проводим жизнь, все равно на каком уровне — на высоком или низком. Мы можем думать, что заполнение пустоты на высоком уровне не внесет социального ущерба, но иллюзия эта порождает несказанные несчастья и крушения, которые могут возникнуть не сразу. Желание наполнить эту пустоту или уйти от нее, что одно и то же, не может быть перенесено на высший уровень или подавлено; так что же это за сущность, которая должна подавить пустоту или перенести ее на другой уровень? Не является ли эта сущность иной формой самого желания? Объекты желаний различны, но разве одно желание не похоже на другое? Вы можете изменить объект вашего желания и вместо алкоголя взять идею; но без понимания процесса желания иллюзия неизбежна.
Нет сущности, отдельной от желания; существует желание, но нет того, кто желает. Желание надевает различные маски в разное время в зависимости от собственных интересов. Память об этих различных интересах встречается с тем новым, что раскрывается в данный момент; отсюда получается конфликт. Вот таким путем рождается тот, кто выбирает; он ставит себя в положение сущности, отличающейся от желаний и стоящей вне его. Но эту сущность нельзя отделить от ее качества. Сущность, которая старается заполнить пустоту или уйти от пустоты, неполноты, одиночества, не отличается от всего того, чего она старается избежать; она есть эта пустота. Она не может убежать от самой себя; единственное, что она может сделать, это понять себя. Она есть это одиночество, она есть своя собственная пустота; до тех пор, пока она будет рассматривать одиночество и пустоту как нечто отдельное от себя, она будет пребывать в иллюзии и бесконечном конфликте. Когда наступит непосредственное переживание того, что она есть свое собственное одиночество, лишь тогда