Проблемы международной пролетарской революции. Коммунистический Интернационал

Но парламентские приказчики империализма не спешат становиться на общую почву, которую удобряет своим красноречием Лонге. Нет, они не хотят уступать из своих позиций ни пяди. Каковы бы там ни были отзывы Вандервельде о Либкнехте и Бернштейне, но ведь бельгийские социалисты голосовали за мирный трактат. «Скажите, господин Лонге, да или нет, голосовали ли бельгийские социалисты за мирный трактат?» Сам Жан Лонге собирается, для запоздалого ремонта своей социалистической репутации, голосовать против трактата, появление которого он подготовил всем своим поведением. Поэтому он просто-напросто не отвечает на вопрос. Да или нет? Голосовали ли бельгийские «друзья» за подлый, бесчестный, насквозь пропитанный жестокостью, жадностью и низостью Версальский договор? Да или нет? Жан Лонге молчит. Раз факт не назван с парламентской трибуны, он почти не существует. Жан Лонге не обязан цитировать бесчестные поступки своего «красноречивого друга Вандервельде», раз он имеет возможность цитировать его стилизованные речи.

А затем... Вандервельде! Бельгия! Нарушение нейтралитета! «Тут мы все едины». Мы все клеймим это попрание независимости маленькой страны. Правда, немцы протестовали с опозданием. Увы! – таков ход истории. «Лишь медленно, лишь постепенно, – меланхолически поясняет Лонге, – пробуждается совесть изнасилованного обманутого народа. И разве не так же было у нас 47 лет тому назад, после империи?» В тот момент, когда бдительные приказчики капитализма насторожились, ожидая, не скажет ли Лонге: "Разве наш собственный народ не терпит ваше господство до сего дня, разве он не обманут вами, не попран, не придавлен? разве он не превращен вами в международного палача? разве была эпоха, разве был народ, который волею и насилием своего правительства играл бы в истории более позорную, преступную, палаческую роль, чем та, которую играет сейчас порабощенный народ Франции? – в этот самый момент куртуазнейший Жан Лонге простым оборотом речи сбросил с плеч французского народа 47 лет, чтобы преступную клику насильников, обманывающую и попирающую народ, открыть не в победоносном правительстве Клемансо, а в давно низвергнутом и превзойденном в подлости правительстве Наполеона III.

И снова в руке депутата безвредный карманный ланцет. «Вы поддерживаете Носке и его 1.200.000 солдат, которые могут завтра создать кадры великой армии против нас». Поразительное обвинение! Почему представителям биржи не поддерживать Носке, германского будочника биржи? Они связаны союзом ненависти против революционного пролетариата. Но этот вопрос, единственно реальный, не существует для Лонге. Он пугает своих коллег тем, что армия Носке выступит «против нас». Против кого? Носке душит Люксембург, Либкнехта и их партию. Против нас – против французских коммунистов? Нет, против Третьей Республики, против общего государственного предприятия Клемансо-Барту-Бриана-Лонге.

Опять Эльзас-Лотарингия. Опять «на этот счет мы все едины». Разумеется, прискорбно, что не был проведен плебисцит. Тем более, что «нам» совершенно нечего было опасаться плебисцита. Впрочем, ближайшие выборы заменят плебисцит. А тем временем Мильеран произведет надлежащую патриотическую, очистительную, воспитательную работу в Эльзас-Лотарингии, чтобы будущий «плебисцит» мог окончательно примирить куртуазное правовое сознание Лонге с фактами политики Фоша-Клемансо. Лонге умоляет только об одном, – чтобы очистительная работа совершалась с чувством меры, дабы не «уменьшить глубоких симпатий Эльзас-Лотарингии к Франции». Немножко гуманизировать Мильерана, – и все будет к лучшему в этом лучшем из миров.

Французский капитал захватил Саарский угольный бассейн[143]. Здесь нет «восстановления нарушения права», и ни один прожженный репортер не открыл здесь «глубоких симпатий». Тут открытый дневной грабеж. Лонге огорчен. Лонге опечален. Помимо гуманитарной стороны дела, «уголь Саарского бассейна, говорят нам техники, не лучшего качества». Разве нельзя было в самом деле – укоряет Лонге – получить у распятой Германии необходимый «нам» уголь в Рурском бассейне, несравненно лучшего качества и без парламентских трудностей по части национального самоопределения. Господин депутат, как видим, не лишен практического смысла.

Конечно, Жан Лонге интернационалист. Он признает это сам. А кому же это лучше знать? Но что такое интернационализм? «Мы никогда не понимали его в смысле унижения отечества, а наше собственное достаточно прекрасно, чтобы не иметь надобности противопоставлять себя интересу какой бы то ни было другой нации». (Хор друзей: «Очень хорошо! Очень хорошо!»). Этому прекрасному отечеству, находящемуся в распоряжении Фоша-Клемансо, интернационализм Лонге ни в коем случае не мешает пользоваться доброкачественным рурским углем. Требуется лишь соблюдение форм той парламентской округленности, которая, как видите, вызывает одобрение всех «наших друзей».