Альфред посещал многие из таких митингов, а их были сотни. С неиссякаемой энергией Гитлер произносил речи всякий раз и везде, где мог найти аудиторию: на углах людных бульваров, в битком набитых трамваях, а в основном — в пивных. Его слава оратора быстро распространялась, и его аудитория росла, по временам превышая тысячу человек. Более того, чтобы обеспечить приток в партию людей, Гитлер предложил переименовать ее из Немецкой рабочей партии в Национал-социалистическую немецкую рабочую партию (
Время от времени Альфред тоже произносил речи перед членами партии, при которых Гитлер обычно присутствовал, и всегда аплодировал ему.
— Ваши мысли просто
Притом был и другой Гитлер — Гитлер дружелюбный, умиротворенный, любезный, который внимательно выслушивал размышления Альфреда об истории, об эстетике, о германской литературе.
— Мы похоже мыслим! — часто восклицал Гитлер, забывая о том факте, что именно Альфред посеял многие из тех семян, что ныне давали всходы в его разуме.
Однажды Гитлер навестил его в новом кабинете в редакции «Фелькишер беобахтер»[85], чтобы передать ему статью об алкоголизме, которую он желал опубликовать. Немного раньше в том же году нацистская партия выкупила у общества «Туле» его газету, «Мюнхенер беобахтер», сразу же дала ей новое имя и передала в руки Дитриха Эккарта, который, закрыв свою прежнюю газету, перевел весь состав редакции в новую. Гитлер ждал, пока Альфред просматривал статью, и немало удивился, когда Альфред открыл ящик своего стола и вытащил набросок статьи об алкоголизме, которую, по чистому совпадению, писал он сам.
Быстро прочитав статью Альфреда, Гитлер поднял на него глаза и воскликнул:
— Да они же как сестры-близнецы!
— Да, они настолько похожи, что я снимаю свою статью, — согласился Альфред.
— Нет, не надо, ни в коем случае! Публикуйте и ту и другую. Они окажут немалое воздействие, если обе будут опубликованы в одном выпуске.
Когда Гитлер получил в партии больше исполнительной власти, он объявил, что все партийные ораторы должны передавать ему свои речи на согласование, прежде чем их произносить. Альфреда он позже освободил от этой обязанности: в этом нет необходимости, сказал он, ведь их манеры высказывания так похожи. Однако Альфред замечал и кое-какие отличия. Например, Гитлер, несмотря на ограниченность формального образования и зияющие в его познаниях дыры, обладал экстраординарной уверенностью в себе. Он то и дело использовал слово «непоколебимый», подразумевая абсолютную стойкость своих убеждений и полную решимость ни при каких обстоятельствах не менять ни единого их аспекта. Альфред приходил в восторг, слушая Гитлера. Откуда только бралась в нем эта уверенность? Он, Альфред, душу бы продал за такое качество! И его перекашивало от отвращения, когда он замечал за собой неистребимую склонность искать малейшие признаки одобрения и согласия других.
Было и другое отличие. В то время как Альфред, высказываясь о необходимости «удаления» евреев из Европы, часто употреблял слова «переселение», «перемещение» или «изгнание», Гитлер использовал другой язык. Он говорил об «уничтожении» или «искоренении» еврейского народа, даже о том, что всех евреев следовало бы развесить на фонарных столбах. Безусловно, думал Альфред, это был вопрос риторики, способ гальванизировать аудиторию.
Месяцы шли, и Альфред осознавал, что недооценил Гитлера. Это был человек, обладавший значительным интеллектом, самоучка, который жадно поглощал книги, легко удерживая в памяти информацию, и проницательно оценивал изобразительное искусство и музыку Вагнера. Правда, при всем при том, в результате отсутствия систематического университетского образования основа его знаний была неравномерной, и в ней то и дело разверзались бездны невежества. Альфред изо всех сил пытался заполнить их, но это была непростая задача. Гордыня Гитлера была столь сильна, что у Альфреда никогда не получалось прямо порекомендовать ему прочесть ту или иную книгу. Пришлось научиться наставлять его окольными путями. Так, Альфред заметил, что стоило ему заговорить, скажем, о Шиллере — и через несколько дней Гитлер уже мог пространно обсуждать — с «непоколебимой уверенностью» — шиллеровские драматические произведения.
Однажды весенним утром 1922 года Дитрих Эккарт подошел к двери кабинета Альфреда, несколько мгновений смотрел сквозь стеклянную панель на своего воспитанника, поглощенного редактированием какого-то рассказа, потом, покачав головой, постучал по стеклу и поманил Альфреда к себе в кабинет. Там он указал ему на стул.