Проблема символа и реалистическое искусство

Если мы выше говорили, что символичность и художественность вовсе не одно и то же и могут или вливаться в один образ, или не вливаться и обладать самостоятельным значением, то и при сопоставлении символа с метафорой мы тоже должны сказать, что если символ не есть метафора, то тем самым он не есть обязательно и художественная метафора. Уже сама метафора может быть то специально художественной, то общеязыковой. Таковы специально художественные метафоры: "влачить цепь тяжелых лет" (Лермонтов); "молчит гроза военной непогоды" (Жуковский); "на самом утре наших дней" (Пушкин); "ты пьешь волшебный яд желаний" (Пушкин); "я эту страсть во тьме ночной вскормил слезами и тоской" (Лермонтов); "горя реченька бездонная" (Некрасов); "слов набат" (Маяковский); "тонкие струны дождя" (Горький). Таковы общеязыковые метафоры: "бородка ключа", "крылья мельницы", "нить рассуждения", "вкралась ошибка", "бичевать пороки", "острый вкус", "золотое время", "подонки общества", "ножки стола". Символ не является ни художественной метафорой, ни общеязыковой метафорой.

Однако это не мешает быть символу также и художественным, хотя это и не обязательно для его сущности. Таковы художественные символы: "Природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно" (Пушкин); "И над отечеством свободы просвещенной взойдет ли наконец прекрасная заря!" (Пушкин), "Мы пьем из чаши бытия с закрытыми глазами" (Лермонтов). "Что, дремучий лес, призадумался? Грустью темною затуманился?" (Кольцов) и множество других символов в этом стихотворении "Лео, написанном на смерть Пушкина; вся элегия "Выхожу один я на дорогу" (Лермонтов); все стихотворение "О чем ты веешь, ветр ночной, о чем так сетуешь безумно" (Тютчев) о мировом и (128) жизненном хаосе; все описание песни Якова в "Певцах" (Тургенев); все описание дуба в "Войне и мире" (Толстой) как символа разных периодов духовной жизни Андрея Болконского.

Итак, символ указывает на какой-то неизвестный нам предмет, хотя и дает нам в то же самое время всяческие возможности сделать необходимые выводы, чтобы этот предмет стал известным. Метафора же не указывает ни на какой посторонний себе предмет. Она уже сама по себе является предметом самодовлеющим и достаточно глубоким, чтобы его долго рассматривать и в него долго вдумываться, не переходя ни к каким другим предметам.

Если символ не есть метафора, то он не есть также и метонимия и синекдоха, и вообще он не есть троп. Однако если читатель усвоил наше разграничение символа и метафоры, то ему без всяких специальных объяснений станет ясным также отграничение символа вообще от всякого тропа, и потому углубляться в этот вопрос мы не будем.

Наконец, нечего и говорить о том, что отграничение символа от тропа, как и от аллегории, персонификации, художественного образа, эмблемы и других структурно-семантических категорий в конкретном языке, художественном и прозаическом, часто бывает чрезвычайно тонким, и соответствующие конструкции едва уловимым образом одна в другую вливаются. Для теоретика литературы и искусства - это тончайшая работа.

8. Символ и тип. Имеется еще одна конструкция, конкурирующая с понятием символа своим обобщенным характером. Это - понятие типа.

Но чтобы точно разграничить символ и тип, для этого необходимо сначала разграничить тип с метафорой. И то и другое содержит в себе как идею действительности, так и образ действительности, идейную образность действительности. Но в метафоре эта идейная образность действительности, как мы видели, имеет вполне самостоятельное значение и как бы сама является особого рода действительностью. Она обладает своей собственной самодовлеющей действительностью. Совсем другое - тип. Тип, несомненно, предлагает какую-то действительность вне себя, но эту действительность он в себе отражает. Метафора построена так, что мы только и заняты рассмотрением ее самой и ничем другим. Тип же строится так, что он отражает некоторого рода действительность, и потому его идейная образность обобщает собою разные явления действительности, которые благодаря этому делаются то более, то менее типичными. Метафора нисколько не типична Наоборот, она каждый раз вполне индивидуальна. Читая же о гоголевских или щедринских типах и вникая в типы А. Н. Островского, мы сразу же начинаем чувствовать, что они обобщают со(129)бою массу разного рода отдельных индивидуальностей. Правда, и здесь художественная образность может взять верх и получить самодовлеющее значение, так что мы можем даже и забыть о типичности рассказанной нам действительности. Именно таковы гоголевские, толстовские и щедринские типы. Однако теоретик не должен здесь поддаваться слепой иллюзии, если только он хочет действительно придать определенное и притом научное значение таким терминам, как "метафора" и "тип".