Скенн покачал головой:
– Я дальше не пойду.
– Я многое о тебе знаю, Скенн, и в основном ничего хорошего, но я никогда не считала тебя трусом.
– Считай меня чем хочешь, сестра, но я знаю, где мое место. Сейчас оно – по эту сторону камней. Моя задача была привести тебя сюда, и она выполнена. Я не прикидываюсь…
– Ну и катись на хрен, гора сала!
Изерн локтем отпихнула его в сторону и двинулась дальше.
– Мы остались втроем, – буркнул Трясучка, поудобнее устраивая Рикке у себя на плечах.
Ей казалось, будто она снова стала ребенком, когда Трясучка нес ее вот так, придерживая руками за лодыжки. Вперед, между камней и вниз по крутой тропе, вьющейся между деревьев. Старые-старые деревья, перешептывающиеся листвой в высоких-высоких ветвях, с цепкими, вгрызшимися глубоко-глубоко корнями, узловатыми, словно пальцы скряги.
Они вышли за поворот, и Рикке увидела берег. Серый галечный пляж расстилался до серой воды, размытые отражения высоких деревьев покалывали крапинки дождя. Еще несколько шагов – и все затерялось в тумане, и помимо него Рикке уже не видела ничего. Лишь ухала где-то одинокая сова, провожая закат.
– Запретное озеро, – сказала Изерн. – Теперь уже недалеко.
– Здесь всегда должен быть туман, так, что ли? – буркнул Трясучка.
Изерн снова зашагала, хрустя ботинками по гальке.
– Понимаешь ли, ничто не кажется таким волшебным, как то, чего ты не можешь увидеть.
– Нет, – прошептала Рикке, закрывая глаза. – Это еще не произошло.
Ночь, отблески костра пляшут на лицах собравшихся. Увядших старых лицах и свежих молодых лицах. Лицах, истыканных вьющимися татуировками горцев. Лицах, которых здесь еще, возможно, не было или которые были здесь давным-давно. Рикке больше почти не могла отличить сегодняшний день от вчерашнего или завтрашнего. Мясо шипело и плевалось соком. Холодный, бодрящий воздух гор на затылке и тепло костра на лице. Рикке расплылась в улыбке от чистого удовольствия этих ощущений и поуютнее завернулась в пахучий старый мех.
– Мне это не нравится, – сказал Скенн, качая своей огромной жирной головой.
– Ты спутал меня с кем-то, кому не насрать на то, что тебе нравится, а что нет, – отозвалась Изерн.
Едва ли можно было найти брата с сестрой, менее похожих друг на друга. Изерн – жесткая, как древко копья, с лицом, как лезвие кинжала, черные как уголь волосы свисают длинными спутанными прядями. Скенн – огромный, как дом, с руками, как два окорока, и лицом, как пудинг, голова обрита наголо, лишь рыжеватый пушок пробивается на мягком сморщенном скальпе.
– Мне не нравится мысль о том, чтобы подниматься туда, – сказал он, хмуро поглядывая на север, между освещенных костром хижин, в сторону арки из кривых сучьев. – Это место не зря называют запретным.
– Мне нужно, чтобы ты нас довел, а не высказывал свои мнения. Они такие же раздутые от вонючих ветров, как и ты сам.
– Совсем необязательно грубить, – отозвался Скенн с несколько обиженным видом, мня руками свой живот. Он взглянул на Трясучку: – У этой женщины не язык, а кнут!
Тот поднял брови – точнее, единственную бровь, что у него осталась:
– Ты так говоришь, будто это что-то плохое.
– Ей надо туда подняться, и не о чем больше спорить, – отрезала Изерн. – Эта девочка важна, Скенн. Луна благоволит к ней. Я всегда это знала.
– Ты спутала меня с кем-то, кому не насрать на то, что ты знаешь, а что нет, – ответил Скенн. – Я не собираюсь вести ее туда только потому, что ты так сказала.
– Вот именно. Ты поведешь ее, потому что ей надо туда попасть.
– Потому что у нее Долгий Взгляд?
– Потому что ее Долгий Взгляд настолько силен, что это ее убивает.
Наконец Скенн взглянул на Рикке. Глаза у него были маленькими и темными, но взгляд был цепким. «Остерегайся умных людей, – сказал ей как-то отец, – но больше всего остерегайся умных, которые выглядят дураками».
– А ты что скажешь, девочка? – Он сплюнул в огонь кусок хряща и указал на нее обгрызенной костью. – Если ты вправду можешь видеть будущее, может, скажешь мне, что меня ждет?
Рикке подалась вперед, так что шкура соскользнула с ее плеч, повернула к нему свой пылающий левый глаз и распахнула его на всю ширину. Скенн отшатнулся, когда она подняла левую руку, указывая пальцем на мерцающие звезды, и звенящим голосом огласила свое пророчество:
– Я вижу… что ты… станешь еще жирнее!
Люди вокруг костра засмеялись. Одна старуха с единственным зубом хохотала так, что чуть не упала в огонь, и ее молодой соседке пришлось хлопать ее по спине, пока она не выкашляла кусочек мяса, которым подавилась. Они с Трясучкой чокнулись кружками с элем, и Рикке, отхлебнув, снова завернулась в свой мех. Немного было вещей, ради которых стоило тащиться в Слорфу, но эль у горцев был отличный. У нее уже слегка кружилась голова – впрочем, возможно, это была слабость от Долгого Взгляда. Трудно отличить одно от другого.
Скенн, насупившись, опустил свою тушу на землю и скрестил ноги.