Проблема для некроманта

Я перевела взгляд с его лица на перстень, лежащий на столе. Профессор снял его для разговора. Чему могло помешать украшение? Обычное – ничему, но если это амулет… Экран? Экран от чего? От чужих мыслей? Нет, после того, что вчера рассказывал про менталистов, Винсент не стал бы так палиться передо мной. Куда проще заставить рассказать все, что интересует, а потом заставить забыть о разговоре.

Хотя нет, мог и раскрыться, если магу крови… ведьмаку, как их здесь называют, нужна жертва. Тогда мне конец.

Нет, он не станет рисковать после того, как меня видело столько народа. «Обескровленные тела» – говорил он вчера, такое не выдашь за несчастный случай или самоубийство. Была бы ему нужна жертва, мы бы вчера не доехали до университета. Испугалась девица страшного-ужасного некроманта, сиганула из кареты, ищи-свищи ее в темноте!

Тогда зачем он носит перстень? От чего может хотеться – или требоваться – защищаться ежечасно? Но это «что-то» становится нужным, когда хочется узнать правду, только правду и ничего кроме правды? И это не чужие мысли.

Эмоции! Чуять чужие эмоции наверняка утомительно. Все равно что оказаться в гомонящей толпе, обладая сверчувствительным слухом. Но если надо поговорить по душам или допросить как следует…

– Вы не можете чувствовать ложь, – заявила я. – Если только вы не менталист.

Глаза профессора изумленно расширились, а я продолжала:

– Но, если бы это было так, мы с вами бы сейчас не разговаривали, вы вытрясли бы все, что хотели, из моих мыслей. Значит, эмпат. Очень вам сочувствую по этому поводу.

Нет, я не издевалась. Ни за что на свете бы не согласилась стать телепатом или эмпатом. Необдуманное слово может ранить, но мысль… или эмоцию удержать куда сложнее. Как жить в непрекращающемся гуле чужих чувств?

– Вы уверены, что мне нужно ваше сочувствие? – холодно поинтересовался он.

– Не уверена. Но, если вы эмпат, вы не можете чуять ложь, потому что ложь – не эмоция. Поэтому не пытайтесь меня запугать. Понятия не имею, что именно вы себе напридумывали, но я не знаю, кто я.

В каком-то смысле это даже правда. В новом мире мне еще предстояло найти свое место и свое новое «я».

– Вот вы как заговорили! – усмехнулся профессор. – И после такой тирады будете и дальше настаивать, что вы просто дурочка из ремесленного квартала?

– Я настаиваю и буду настаивать, что ничего не помню!

– Чушь! Вы испугались, когда я попросил вас остаться и поговорить. Стали бы вы бояться, если бы нечего было скрывать?

Я – нет. А девочка, в теле которой я оказалась? Не слишком умная и страстно желающая заполучить какого-то мужчину?

– Может, я испугалась за свою честь? – парировала я. – С какой целью мужчина может запереть девушку наедине с собой?

Винсент оказался рядом в мгновенье ока – я даже шарахнуться не успела. Взял за плечи, склонился к лицу.

– Эта нелепая идея забавляет вас. Но оскорбляет меня. – Его голос внезапно сел, а в глазах промелькнуло… желание? Да нет, наверняка показалось. И все же от этого взгляда меня обдало жаром. – Потому что, если бы я захотел… – Его пальцы скользнули мне в волосы, дыхание щекотнуло кожу. – Мне бы не потребовалось применять силу.

Да что ж такое, и в самом деле не потребовалось бы! Я облизнула губы, которые словно кололо мельчайшими иголочками. Застыла, не в состоянии оторваться от его лица, на котором желание стало слишком явным. В следующий миг до меня дошло: если он эмпат… Я ойкнула, с силой толкнула его в грудь.

– Отпустите меня! Немедленно отпустите!

Вырвалась из его рук, дернулась к двери. Выругалась вслух, обнаружив все ту же гладкую стену.

– Откройте дверь!

– Я не получил ответы. – Профессор снова присел на край столешницы, скрестив руки на груди. Лицо казалось невозмутимым, только щеки немного порозовели. Если я сама себе это не придумала. Мне-то точно хотелось провалиться сквозь землю от стыда.

– Вы и не получите никаких ответов. Я не знаю, кто я. Я ничего не помню.

– Снова ложь. Как минимум, вы помните о том, что грамотны.

Перед глазами невольно всплыло, как он крутил перстень, когда я утверждала, что не могу ничего написать. Что я тогда чувствовала? Стыд. Не уметь читать и писать – стыдно. Для человека с высшим образованием. А для девчонки в потрепанном платье и сношенных башмаках?

Да, он не может учуять вранье, потому что вранье само по себе – не эмоция. Но может чувствовать эмоции, которые его сопровождают. И что теперь делать с этаким живым полиграфом? Как убрать эмоции? Начать созерцать свой пуп и попытаться достичь нирваны? Может, и получится – лет через пятьдесят непрерывной практики.

Только ответы-то у меня требуют сейчас! И вряд ли профессор отстанет, если я сейчас сяду в позу лотоса начав петь мантры собственного сочинения и, скорее всего, нецензурные.

– Вы выдали себя в самом начале, но тогда я оказался слишком уставшим и злым, чтобы это заметить. «Я что, дура за мужиком бегать!» – пропищал он, явно подражая моему голосу, и мне очень захотелось его убить. Прямо сейчас. Учует? Да и плевать, сам нарывается.