Пробить камень

— Именно. Назвался я Турецким. А какая разница, думаю? Ему один хрен, а мне, глядишь, и полегчает.

— Ну и как, полегчало?

— Немного. Я потом попросил, чтобы мне выдали грамоту как первому посетителю. И что вы думаете? Мужики меня поняли. Оживились, бросили свои кровати, стали дружно искать бланк «Почетная грамота», составили текст и вручили документ, хором исполняя при этом туш. «Гражданину Турецкому за примерное поведение в вытрезвителе № 1».

Меркулов с удовольствием засмеялся. Эта история была в жилу — она, конечно, не сняла напряжения последних дней, но немного разрядила атмосферу.

— Где же эта грамота?

— Где-то есть. Надо поискать.

— Найди мне ее, — попросил Константин Дмитриевич.

Тут у него зазвонил мобильный.

— Да, это я. Что?! Ах, вот как, значит… Хорошо…

Да слушаю я, слушаю… — Меркулов молча слушал, и лицо его становилось все отчужденней.

Плетнев, чтобы не мешать, встал и пошел к сыну. Оказалось, что Вася на асфальте воспроизводил тот самый рисунок, что Плетнев вырезал на скамейке. Он поднял глаза на отца, ожидая его похвалы. Действительно, нарисовано было один в один.

— Сотри, — сказал отец. Улыбка сползла с лица мальчика.

— Почему?!

— Сотри, я сказал.

— Но чем?!

Действительно, чем? Асфальт — не классная доска, влажная губка рядом не приготовлена.

— Тогда зарисуй сверху.

Вася удовлетворенно кивнул и принялся за новую работу. Скоро появилось море и пара кораблей. Плетнев оглянулся на Меркулова. Тот еще не закончил разговор.

— Это точно? — сказал Меркулов в трубку. —

Ничего не изменится. Ладно, я все понял. До свида

ния.

Он сунул телефон в карман, и к нему тут же подскочил Васька, потянул за пиджак, пачкая его мелом.

— Дядя Костя, папа сказал, что я здорово рисую!

— Да… Конечно… — рассеянно подтвердил Меркулов. Качнул головой, будто отгоняя какую-то дурную мысль, и сказал Плетневу: — Я больше не занимаюсь делом о взрыве.

— Как это? — оторопел Плетнев от неожиданности.

— А вот так, как слышал. Такая наша работа. Нужен в другом месте… вдруг. — Константин Дмитриевич рассеянно посмотрел по сторонам. Взгляд его остановился на ларьке. — Хм… Я бы, пожалуй, пива сейчас глотнул.

Плетнев присвистнул:

— Неужели вас можно отстранить? Заместителя генерального?!

— Все не так просто… — Меркулов вздохнул. — Есть гибкие формулировки для подобных случаев. В общем, мне поручены «более важные дела».

— Значит, как раз все просто. Может, не стоит искать кошку в черной комнате, когда ее там нет?

— Может, ты и прав.

— Нет, да вы же сами не верите! Какие же причины, — не успокаивался Плетнев, — на самом-то деле?

— Их две… Первая: личная заинтересованность в связи с нашей дружбой с Турецким. А вторая… Я привлек к расследованию «оборотня в погонах».

— Час от часу не легче! Кого это? — удивился Плетнев. — Не меня же, надеюсь? — сказал он в шутку, но в голосе послышалась легкая обеспокоенность. — Да и не в погонах я больше…

— Ты тут ни при чем.

ТУРЕЦКИЙ

Он переложил кистевой эспандер из правой руки в левую и принялся за дело. Пока ноги не работают, самое время разрабатывать руки. Вдруг придется кому-нибудь по репе дать, а рука не поднимется?! Не в смысле моральной дилеммы, а в смысле физических возможностей, ха-ха! Хотя кому тут давать по репе? Разве что какому-нибудь эскулапу особо ретивому?

Впрочем, дело хоть и медленно, но ощутимо шло на лад, по крайней мере, он уже не лежал день-деньской в койке, а мог перемещаться в специальном кресле. Когда никто не видел, Турецкий ездил по коридору что было мочи, но в основном приходилось довольствоваться небольшим пространством больничной палаты.

Это хорошо, что Ирка взяла к себе этого мальчишку, думал Александр Борисович. По сути, она ведь сейчас совсем одна. Нинка грызет науку в своем Кембриджском колледже, что само по себе совсем неплохо. (Туда ее помогли устроить приятель Турецкого, шеф международного антитеррористического центра «Пятый уровень» Питер Реддвей, и его собственный приятель, знаменитый английский разведчик в отставке.) Так что у Ирины, несмотря на всю ее «музыкально-психологическую» занятость, навалом свободного времени и, как это ни больно, — нерастраченных материнских сил. Она ведь так ждала этого ребенка… И потеряла его из-за треклятого взрыва. Этот выкидыш Турецкий буквально чувствовал, ему самому будто что-то отрезали… Что же тогда чувствовала Ирина? Страшно было даже представить.

Наверно, сейчас он любил жену как никогда прежде, и все же постоянное присутствие в больнице начинало тяготить его, мешало сосредоточиться на деле. В общем, такая ее неожиданная занятость оказалась терапией для всех.

Господи, сколько утраченных жизней… Неродившийся ребенок… Денис Грязнов…

Думать о Денисе было не менее больно и мучительно, ведь он был совершенно родной и близкий человек. И если Грязнову-старшему он приходился настоящим племянником, то сейчас, когда Дениса не стало, Турецкий окончательно понял, что он был его братом, младшим и бесконечно любимым.

Но действительно ли не стало Дениса?