Пробирка номер восемь

Начались каникулы. Была уже середина июня. Самое чудесное время, свежая зелень, тепло, но не жарко. Они все пришли к родителям на террасу. Мама приготовила летнюю закуску, мясо отец жарил на гриле, был фруктовый торт. Лида, наслаждаясь покоем, вовсе не спешила помогать:

– Кать, ты заметила, как мама похудела?

– Похудела? Я не вижу. Мама – как мама.

– Кать, ну ты даешь! Еще как похудела. От нее половина осталась. Она уже почти такая, как мы с тобой. Нет?

– Ну, прямо. Не преувеличивай. А потом, что ты удивляешься. Она, ведь, сейчас, кажется, ходит … да, она и не ест ничего. Интересно, насколько ее хватит? Опять будет картошку есть, и хлеб.

– Сейчас, не об этом речь. Я тебя просто спрашиваю, ты заметила, что она похудела? Ты не беспокоишься?

– Да, ладно, тебе, Лид, что беспокоится-то? Папа, я уверена, все держит под контролем. Они бы нам сказали, если что …

– Что – 'что'?

– Ты знаешь 'что'? А Олег заметил? Что он говорит? Хотя мне кажется, что и говорить-то не о чем. Ты преувеличиваешь.

– Да, ну ладно. Может ты и права. Мне и Олег тоже самое говорит.

Девчонки налили себе еще вина и забыли на время об этом разговоре.

Аня убирала тарелки, ставила чашки. Феликс вынес самовар, она стала разрезать торт. Странно, но в ее теле не было привычной усталости. Ноги на высоких каблуках четко и неутомимо постукивали по доскам террасы, и спину не ломило, и голова не болела от пары бокалов вина. Наоборот, ей хотелось выпить еще. Она подала ликеры, и попросила Феликса ей налить 'касисса', черносмородинного. Лида и Олег отказались, Феликс тоже. В 'строю' остались только Катя, Леша и она, Аня. У Кати блестели глаза, Леша давно сидел весь красный, а вот с ней пока не происходило никаких серьезных изменений, связанных с возлияниями. Раньше-то она могла прилично выпить, но в последнее время не пила практически совсем. Немедленно начинала болеть голова, заснуть удавалось только под утро и поэтому оно того не стоило. А сейчас … надо же: ни в одном глазу! Наоборот, было ощущение, что она 'недобрала'.

Гости ушли, Аня убрала посуду и заглянула в туалет. В зеркало на нее глядело усталое лицо женщины средних лет, довольно еще гладкое, хотя уже и несколько поблекшее, фигура была 'вполне': практически полное отсутствие живота, кожа совершенно не отвисшая, а главное … Аня заметила, что волосы у нее стали 'живее', в них появился шелковистый блеск, и … как говориться 'можете смеяться': почти ушла седина. Разве такое бывает? Почему-то сейчас в подпитии Аню ничего не испугало, ей просто стало приятно, что она помолодела. Ну, или ей только самой так казалось? Комплиментов-то ей никто не делал. В спальне она разделась и опять подошла к зеркалу: живот, понятное дело, был, дряблая складка отвисала книзу, но … для того, чтобы ее живот был заметен, ей надо было показаться голой, так долгие годы и было. В одежде никто не замечал в Аниной фигуре возрастных изменений. Сейчас опять так стало.

– Фель, ты заметил, что у меня седых волос стало меньше. Странно, правда?

– Просто ты потеряла вес, и твой метаболизм стал резко лучше. Диета дает тебе много витаминов и организм начинает перестраиваться.

– Что-то я не слышала, что так бывает.

Аня не казалась расстроенной. А Феликс … он и сам знал, что так не бывает. Не бывает, чтобы седой человек стал опять не седым. Какая-то чертовщина. Хорошее самочувствие, потеря веса – ладно. Но седина … Аня против обыкновения не стала читать и погасила свет. Ее рука потянулась к нему и … ну и Анька! Вот что ликер с ней сделал. Она сегодня стала похожа на его бывшую молодую Аньку, 'femme fatale. Теперь ему оставалось только одно – соответствовать жене, которая на время вернула его в прошлое. Сознание его полностью переключилось на 'здесь и сейчас', в его постели была обворожительная, умелая женщина. Последний посторонний звук, который Феликс успел воспринять, было оголтелое мяуканье Лялелькина где-то на другом конце второго этажа.

Дети летом были предельно загружены: лагеря, спорт, поездки, на театр времени едва хватало. Время от времени Аня думала, что черт с ним с театром, детей и так всему на свете учат … Но что делать с эмоциональном голодом? Поездки, игрушки, поездки, игрушки … а что еще? Новая одежда …? Удовольствие доставить становилось все труднее, как детям радоваться и огорчаться? В спектаклях был источник переживаний и для этого они были нужны.