Пробежать под радугой

Алан взял девушку за руку и произнес очень тихим и серьезным голосом:

— Вы — не заломите. Просто подумайте над моим предложением. Я скоро уезжаю домой, так что если решитесь…

— Это ваши близкие друзья?

— Да. Ближе, пожалуй, не найти.

— И вы у них часто бываете?

— Всегда, когда могу.

— А отец ребят, он постоянно живет в замке?

— Часто уезжает по делам, но живет там, да.

— Сколько детям лет?

— Старшей девочке двенадцать. Мальчику восемь. Младшей дочке пять.

— Их мать…

— Она умерла последними родами.

— И папаша, разумеется, возненавидел младшую дочурку. Считает, что она во всем виновата? Господи, вот кому нужна няня!

— Думаю, у вас получилось бы и это.

— Ну уж нет! Великовозрастный тюфяк пусть выплывает, как хочет. Ему не меньше тридцати, в этом возрасте надо уметь отвечать, по крайней мере, за себя, а если у тебя при этом трое детей… Что бы ни случилось в жизни — дети не виноваты! И их нельзя предавать. Даже родину — можно, в крайнем случае, а детей нельзя. Фу, я так зла, что у меня разыгрался аппетит. Пошли обедать?

— А… что вы решили?

— Ничего, разумеется. Я еще не знаю. Не уверена. Мне активно не нравится папаша, но жаль детей; я давно не была на родине, но Франция теплее; мне надоело быть уборщицей, но я вовсе не уверена в своих педагогических способностях. Надо подумать. А когда вы уезжаете?

Раздавленный тирадой Франчески, Алан промямлил:

— В конце недели, должно быть. Сегодня уточню с билетами.

Девушка кивнула и отвернулась. Потом повернулась и сказала сердито и как-то… отчаянно:

— Если я соглашусь, мы ведь еще увидимся в Англии. В смысле, в Шотландии?

Алан в непонятном волнении подался вперед:

— Вам бы этого хотелось?

— Ой, только не воображайте невесть что! Да! Хотелось бы! Я к вам привыкла. Я к вам привязалась. Я буду без вас скучать. Кроме того, меня волнует ваше биополе.

— Вы и это умеете чинить?

— Смейтесь, смейтесь. На самом деле на плохое биополе надо воздействовать хорошим.

— Вашим, например.

— Опять смеетесь?

— Вовсе нет. Уже несколько дней со мной ничего не происходит. Не взрывается, не ломается, не падает с неба…

В этот момент над ними в переплетении ветвей что-то недовольно каркнуло, и на плече Алана немедленно расцвела белая известковая клякса. Франческа не удержалась и прыснула. Алан тоже улыбнулся.

— Это не в счет. К тому же это хорошая примета. Много денег, или еще что-то в этом роде. На самом деле со мной не происходит ничего серьезного. Думаю, что это благодаря вам.

— Вы меня вогнали в краску. Идемте обедать. Насчет вашего предложения обещаю подумать.

Она думала весь день и весь вечер, а потом еще и половину ночи, вертясь в постели. Одновременно с раздумьями пришли воспоминания.

Школа не оставила по себе никаких ощущений. Ни горечи, ни радости. Франческа просто не успела сойтись со своими учениками поближе.

Ночная няня в детском саду — это была настоящая коррида! Она подрабатывала во время учебы, с утра ходила на лекции, днем посещала семинары, а к вечеру мчалась в хорошенький пряничный домик на окраине Парижа — и тут начиналось…

“Вам не придется ничего особенного делать, моя милая. Детки у нас все послушные, приучены к горшку и спят как ангелы. Вы просто присматривайте вполглаза”.

Директриса излучала любовь к детям каждой клеточкой своего тела. Тела было много, без малого центнер, и очень скоро Франческа заподозрила, что послушание детей было вызвано элементарным опасением разозлить такую большую тетю. Ну а Франческа — это совсем другое дело. Ее бояться нечего.

Шестнадцать ангелов укладывались в хорошенькие беленькие кроватки, шестнадцать ночничков в форме смеющегося полумесяца с крючковатым носом загорались теплым желтеньким светом, шестнадцать ангельских голосов желали директрисе и Франческе доброй ночи. Потом ночная няня уходила провожать начальницу и запирать двери, возвращалась минут через пятнадцать-двадцать, и тут…

Пять ангелов уже сидели на горшках, трое только собирались какать, еще двое — писать. Оставшиеся категорически заявляли, что нипочем не сядут на глупый горшок. Никогда. Потом, во время постепенного выноса Франческой горшков, начинали поступать другие предложения и претензии.

— Ивонна украла у Лулу леденец.

— Мамочка обещала забрать Жанно, но не пришла, и он плачет под одеялом.

— Мишель подсматривает за девочками на горшке.

— Нана говорит неприличные слова на “ж”, “г” и “б”.

— Сайд сел на горшок Люка.

— Сюзи и Арно ездят на горшках по комнате.

— А можно вообще не спать?

— Почему у месяца глупое лицо?

— Почему мальчики писают стоя?

— А почему девочки — сидя?

— А тогда зачем мальчикам горшки?

— Тетя Франческа расскажет сказку про…

— Кота в Сапогах!

— Кот в Сапогах глупый, про Дюймовочку.

— Дюймовочка твоя глупая! Про войну!

— Про войну сказков не бывает! Про фею!

Охрипшая Франческа кое-как утихомиривала бушующий океан из шестнадцати ангелов и начинала рассказывать про фей, котов в сапогах и войну одновременно. На некоторое время в спальне воцарялась благоговейная тишина, потом из разных углов раздавалось мерное сопение, и когда Франческа была уже почти уверена, что все заснули…

— А Нана ковыряет пальцем в носе…