Проба памяти

И выходили, вытащили. Еще два раза потом спасать пришлось. Про них даже в газете писали. В местной. "Золотые руки врачей..." Что-то в этом духе. Мне рассказывали. Я сам не видел. Я сам только через два месяца соображать стал, и было мне не до газет. Я всему заново учился. Сидеть. Ложку держать. Ходить. Думать...Они оба потом на повышение пошли, один сейчас зам главврача в той больнице, другой какой-то большой медицинский чиновник в области...

В апреле я сюда приехал, помню. Рвался на выписку, не пускали, я еще падал, случалось. Думал, как приеду, так все страшное кончится. А все только началось... Приехал, дома нет... ничего нет... сам же оказался последней сволочью... и все-то кругом мною обижены... Вон, - Борька указал рукой на окно третьего этажа. - Откуда ж я знал, что она родила. Да и мне, честно говоря, было тогда не до этого. Мне самому спасаться надо было, а других спасать у меня сил не было. Погиб бы... Умирать не хотелось, до меня только дошло тогда, как это жить хорошо... просто воздухом дышать...

Они сидели вдвоем на лавочке детской площадки, в темноте, под бывшими Борькиными окнами, мирно горевшими на седьмом этаже. Максим курил, и куря, заметил, только сейчас он заметил, что Борька отворачивается от сигаретного дыма.

-- Ты что? - спросил он, пошевелив рукой и обратив внимание на сигарету.

-- Так, - сказал Борька. - Голова кружится. Я ж не совсем еще крепкий. Это видимость одна. Я из кусочков собранный...

Максим отбросил сигарету подальше в сторону.

-- Почему ты к нам не пришел? - спросил он.

-- К вам... - сказал Борька. И что б вы сделали? Я сейчас у вас был - успешные, не бедные, довольные, все можете... и чего? Звонил я тогда, - сказал он, выпрямляясь. - Вы ж тогда и дома-то не жили.

-- Вообще, бывало, - согласился Максим.

-- Вот. Я тогда в больницу сбежал, от всей этой свары, да и деваться больше было некуда. Что, дальних родственников искать? В Норильске... И как? Вещи из квартиры все выкинули, ни адресов, ни телефонов... Здесь даже родителей друзья, так я не знал, где они, что они... Куда пойти? Сбежал в больницу, в области положили. Там с одним мужиком познакомился. Он с пулевым ранением лежал, тяжелый, а я уж по себе знал, каково быть тяжелым... Занялись бизнесом, стали коттеджи строить, в общем, прогорели... Снова фамилию пришлось менять. Потом машины из Германии перегоняли, там у меня вообще паспортов десять было на руках, ну, и в ментовке связи остались...Это у меня уж пятая жизнь. Пятое имя. Нет у меня сил одну лямку волочь... как чего-то подламывается - я имя новое беру, документы переписываю, и все, что раньше было, стираю...

-- Что ж ты нам-то... - проговорил Максим. - Вид такой делал, будто не помнишь.

-- Я и не помню, - сказал Борька. - Это все как прошлая жизнь. Это вы все в сладкие воспоминания детства играетесь. А я не помню ничего. Я, смешно сказать, как сына зовут, не знаю...

Он замолчал. Максим потянулся было за сигаретой, но потом вспомнил, что не надо, и отдернул руки от кармана.

-- Могу сказать, - проговорил он.

-- Не надо, - негромко ответил Борька.

Кто-то вышел из подъезда и хлопнул дверью. Низкорослая пузатая фигура медленно приблизилась к лавочке. Максим увидел, что это давешний владелец таксы. На нем была все та же футболка - если сзади был гимн, то спереди на пивном животике у него красовался герб СССР.

-- Здорово, мужики, - спокойно сказал пузатый.

Он подошел вплотную, сунул Борьке руку, и Борька, не удивляясь, ее пожал, как старому знакомому. Следующим по очереди был Максим, и он тоже послушно пожал протянутую ему руку, гадая, с кем его спутали на этот раз. Возражать не хотелось. Максим украдкой понюхал свою ладонь после липкого рукопожатия. Ладонь пахла кислой капустой. Это летом-то... Он постарался незаметно вытереть руку о лавочку. Пузатый сел рядом, вытащил сигаретную пачку и закурил.

-- Э, - возражающе сказал было Максим, но пузатый тут же заверил, словно заранее знал, о чем идет речь:

-- Я в сторону.

И действительно, он выпустил дым куда-то чуть ли не под мышку.

Все трое сидели молча. Было тихо в округе, только время от времени далеко стреляли петарды и заливисто перекликалась сигнализация. Максим разглядывал светящиеся окна. В одном, на втором этаже - большой красный абажур... На третьем - в кухне темно, а в комнате на подоконнике высокие стопки книг и старых журналов... На четвертом - в два ряда горшки с цветами. Там, наверное, и света днем не видно... На пятом - открыта форточка, и на фоне желтых стен виден коричневый угол шкафа...

Со стороны детской площадки послышалось негромкое подростковое ржание. Потом резкий скрип качелей. Все трое вздрогнули.

-- Эй, там, - выпустив дым, коротко сказал пузатый в темноту. - Сейчас встану, головы откручу!

Ржание затихло, и скрип прекратился. Очевидно, сказанное прозвучало убедительно. А может, пузатого тут знали хорошо. Максим попытался припомнить... нет, не было такого. Пришлый, наверное, женился на какой-нибудь местной...