Призвание

— И очень кстати, я с вами давно хотел поговорить на одну щекотливую тему, — посмотрел директор на Кремлева долгим внимательным взглядом. Пройдемся, свежим воздухом подышим?

— С удовольствием.

Борис Петрович надел шубу, потушил в кабинете свет, запер дверь, и они вышли на крыльцо школы. Падал мелкий, колючий снег. Морозец приятно пощипывал лицо. Борис Петрович не начинал разговора; обдумывая, как лучше к нему подойти, чтобы сказать прямо и честно то, что он хотел, и в то же время не оскорбить Кремлева вмешательством в его личную жизнь.

С первых недель прихода Сергея Ивановича в школу, Волин заметил его склонность к какому-то аскетизму, не всегда необходимой суровой самоотрешенности. Сергей Иванович забывал о том, что надо во-время пообедать, что следует отдохнуть и, будучи человеком очень непритязательным в своих потребностях, совершенно не заботился о себе, работал «на износ».

Завуч составил расписание так, что Сергей Иванович, как, впрочем, и другие учителя, в середине недели имел свободный день. Но Кремлев неизменно приходил в школу и в этот день. Он никогда не ссылался на занятость, не жаловался. Не было такого случая, чтобы он отказался от поручения, заявив, что ему тяжело, что он недосыпает, что есть в коллективе менее занятые люди, которым следовало бы дать это поручение. Нет, он молча выслушивал задание, скупо говорил: «Сделаю!» — и действительно, выполнял все добросовестно и в срок.

Даже костюм Сергея Ивановича говорил о его неприхотливости. Он постоянно носил защитного цвета гимнастерку с отложным воротником и большими карманами, бриджи, сапоги и старый армейский ремень. До последнего времени он ходил в шинели и только недавно купил теплое пальто, но, видно, чувствовал себя в нем неловко.

— Я вот о чем, Сергей Иванович, — мягко начал Волин, решив говорить без обиняков, — вы в школе с утра до ночи, часто забываете о себе… Мне кажется, вы редко бываете в театре…

Кремлев удивился. «Нет, в театре я бываю довольно часто», — хотел сказать он, но продолжал молча слушать.

— Если человек много дает, но слабо восполняет запасы, может появиться… донышко. А чтобы запасы эти восполнялись, надо разумно строить свой день — и отдохнуть, и развлечься, на концерт пойти. Извините за нескромный вопрос: вы дома другой, легкий костюм надеваете?

— Пижамное благополучие не по мне, — резко ответил Кремлев.

— Вот, вот, я так и знал, — усмехнулся Волин. — Сергей Иванович, — он прикоснулся к рукаву историка и замедлил шаг, — а я похожу на обывателя?

— Что вы!

— А ведь я, признаться, приду домой из школы или с бюро райкома и, грешник, легкий костюм надеваю. Почему же не надеть, если удобно? Ну, да не в этом дело… Меня другое беспокоит, Сергей Иванович, — в голосе Волина послышались тревожные нотки, — понимаете, если вы и дальше будете так бездумно растрачивать себя — вас надолго нехватит. Вот что главное.

— Летом отдохну, — стал оправдываться Сергей Иванович, но не так уверенно, как вначале. Мелькнула мысль: «Это замечательно! Директор уговаривает поменьше работать». Он улыбнулся.

— Улыбаетесь? А вы вдумайтесь, получше в то, что я говорю. Поверьте мне, старому воробью. Иной молоденький учитель только придет в школу, со студенческой скамьи, энергии у него — через край, и он на уроке громовые речи закатывает, этаким трибуном постоянно выступает…

Сергей Иванович вспомнил свой разговор с Анной Васильевной.

— …а техники педагогической — ни на грош, — продолжал Волин. — Советуешь — пожалейте себя, экономно расходуйте силы. Куда там! Отмахнется, как от ворчуна назойливого, да еще изречет гордо: «Надо целиком отдаваться делу». Надо, но с умом! А через год-два голос у молодца «сел», ларингит появился… приходится лечить. А работать-то нам предстоит, ой, как много! Так-то, Сергей Иванович…

— И все же, Борис Петрович, в каждом деле, а в нашем особенно, добьешься значительных результатов только тогда, когда действительно целиком отдашься ему. Помните, у Горького: «Да здравствует человек, который не умеет жалеть себя!» — Сергей Иванович нахмурился и решительно закончил: — Ненавижу равнодушных в работе, чрезмерно щадящих свое драгоценное здоровье и нервы. Лучше пожить на десяток лет меньше, но гореть, а не чадить!

— Все это так, дорогой Сергей Иванович, — понимающе посмотрел Борис Петрович, — но, во-первых, надо ли самому все делать, за все хвататься? Вспомните, как бывает у хорошего, скажем, батальонного командира: офицеры, сержанты — его опора и исполнители. Он появляется в подразделении не часто. Его приход — событие. Но к этому надо приучить. А, во-вторых, разве отвергается право на личную жизнь?

И, остановившись, спросил, требовательно глядя прямо в глаза Кремлеву:

— Сыну вашему дома вы нужны?

Сергей Иванович и сам не раз об этом думал. Васильком надо заняться серьезно. Не может быть достоин уважения воспитатель, у которого собственный ребенок невоспитан. Надо уметь смотреть на него сторонними глазами, как и уметь смотреть глазами отца на «чужих».