Призвание

Наталья Николаевна жалостливо вздыхала, и горестные складки у ее губ делались при этом резче. Горе очень состарило ее. Похоронив Таню, Наталья Николаевна решила остаток своей жизни отдать внуку и зятю. Они жили дружно, их роднили общие воспоминания, общее горе утраты. Старуха души не чаяла в мальчике, была заботлива и внимательна к Сергею Ивановичу.

Кремлев рано лишился родителей, — они погибли от рук деникинцев, — воспитывался в семье старшего брата — и, пройдя нелегкую школу жизни, умел ценить доброе отношение к себе. Он ясно видел, что Наталья Николаевна привязалась к нему, как к родному сыну, и отвечал ей тем же.

Временами Наталья Николаевна подумывала о его возможной женитьбе: Сергей Иванович был молод и одинок, мальчику необходима была мать. Но ревнивое чувство не хотело мириться с какой бы то ни было заменой Тани, и она решила: «Если это случится, я тотчас же уеду».

Сергей Иванович сел за стол, а Василек расположился против него и, подперев кулачками щеки, не отрываясь смотрел на отца.

— Ну, как, сынок, поделился в детском саду конфетами с товарищами?

Сергей Иванович вчера принес Васильку целый кулек конфет.

— Поделился, — быстро ответил мальчик, — только Вовке не дал!

— Это почему же?

— А он утром дерево шатал!

Василек вскочил со стула и показал, как Вовка раскачивал дерево.

— Шатает, шатает! Я ему говорю: «Не надо», а он: «Это не твое». А я говорю: «Папа говорит — это всех. Дедушка Сталин сказал — посадите везде деревья». Так я Вовке конфет и не дал! — снова усаживаясь на стул и грудью наваливаясь на скрещенные на столе руки, решительно заключил Василек.

— Ты бы его постыдил, а потом все же конфетку дал, — посоветовал отец. — А бабушке ты сегодня помогал?

— А как же! — воскликнул Василек, — тарелки вытирал, Тиграна кормил.

Тиграном называли черного котенка с зелеными глазами.

— Из пшена сор выбирал, — напомнила бабушка.

— Горсть выбрал! — вытянул перед собой полураскрытую ладонь Василек.

— Помощник ты мой! — ласково похвалил Сергей Иванович.

Перед сном Василек всегда просил отца рассказать сказку, но сегодня, когда Сергей Иванович присел на край его кровати, мальчик тихо спросил:

— У нас мамы больше никогда не будет?

Сергей Иванович ответил не сразу:

— Не знаю, сыночек.

— Я б ее, знаешь, как любил!

Отец в темноте погладил мальчика.

— Ты слышал, к нам в город зверинец приехал? В воскресенье мы с тобой и отправимся, — с напускным оживлением сообщил он.

— Ура-а! — вскочил с постели Василек и шумно, радостно запрыгал.

— Кто там шумит? — раздался из соседней комнаты строгий голос бабушки.

— Тише, — прошептал Сергей Иванович, — а то попадет нам с тобой, ложись, ложись… Чем скорее заснешь, тем скорее наступит завтра.

— Я сейчас, папуня…

Отец укрыл сына, зажег лампу над своей кроватью, приставил к кроватке Василька стул так, чтобы его спинка отбрасывала тень на подушку мальчика, и, достав «Педагогическую поэму», лег почитать перед сном.

Книгу эту он мог перечитывать бесконечно, и каждый раз находил в ней новое и новое. Его особенно привлекали в Макаренко отвращение к самоуспокоенности, неистребимый оптимизм очень честного человека. «Как жаль, что Антон Семенович так рано умер, не успел осуществить многие свои замыслы!»

Сергей Иванович прочитал несколько страниц «Поэмы» и задумался:

«Что сделал я сегодня? Очень мало. Не успел пойти на урок к Серафиме Михайловне… не так, как следовало бы, говорил с матерью Бориса».

Он был недоволен собой. Намечал прочитать книгу воспоминаний Репина, но она лежит нераскрытой на столе…

— Надо списаться с заочной аспирантурой и сдавать кандидатский минимум… Пора.

Сергей Иванович закинул руки за голову — хорошо было вот так остаться наедине со своими самыми сокровенными мыслями.

«Люди любят по-разному: одни — восторженно, порывисто, громко высказывая свои чувства, другие — сдержанно, про себя, глубоко и навсегда… Наверное, так и в чувстве к Родине…

Всем, что есть во мне, я обязан ей. Она воспитала меня, сделала народным учителем. Но мне хочется не столько говорить о своей любви к Родине, сколько делать полезным для нее каждый свой поступок. От моей, именно и от моей работы тоже зависит приближение коммунизма… Он придет тем скорее, чем лучше я подготовлю урок, чем взыскательнее и справедливее буду к себе и к детям, чем более щедро отдам свои силы им».

И, как всегда, когда Кремлев думал о Родине, возникал образ того, кто вел в бой, помогал в беде, ободрял в радости. Он был самым великим и самым лучшим, настоящим и будущим, совестью и верой.

…Мирно спал Василек. Ветки дерева постукивали в оконное стекло, в углу потрескивал сверчок.

ГЛАВА XIX

Открытое партийное собрание назначено было на семь часов вечера.

Когда Кремлев вошел в учительскую, там уже сидели Серафима Михайловна, географ Петр Васильевич, Рудина и Волин. На Борисе Петровиче был его лучший костюм, ордена Ленина и Отечественной войны на груди, «парадный мундир», как называли его учителя.