Призвание

Г-жа Данэле, действительно, смотрела не без удовольствия на зарождавшуюся идиллию. Она еще не знала чувства Ганса. Ее подруга рассказала ей о своей печали, о своих опасениях. Но такие мечты о духовной жизни очень часто встречаются у молодых людей и молодых девушек, воспитанных священниками и монахинями. Будет ли Ганс упорствовать? Это было мало правдоподобно, хотя он еще ни в чем не проявлял своей любви к Вильгельмине. Что касается девушки, то она, по-видимому, была увлечена им… У матерей есть инстинкт, который их предупреждает. Точно у них внутри остается телесная связь с ребенком, которая никогда не прекращается совершенно. Когда только ребенок испытывает какое-нибудь потрясение, хотя бы даже отрадное потрясение любви, это передается посредством чувств — точно волна на поверхности возмущенной воды — чуткому челу матери.

Г-жа Данэле угадывала, чувствовала зарождавшуюся любовь Вильгельмины. Такие пустяки, как краска в лице, предпочтение, отдаваемое какой-нибудь книге, пристрастие к одиночеству, выбор романа, беспричинные слезы были определенными признаками… Ганс ни в чем не выказывал себя. Все равно! Г-жа Данэле временно не желала ничего лучшего. Ее дочь была еще очень молода. Разве можно выходить замуж в семнадцать лет? Она хотела бы, чтобы девушка выезжала в свет, хотя бы в течение одной зимы.

Празднества очень редки в Брюгге, но раз в год губернатор дает большой бал, на котором собираются официальные лица, высшее провинциальное общество. Древняя аристократия присутствует там, разукрашенная старинными кружевами, древними драгоценностями, относящимися к славной эпохе, когда одна французская королева жаловалась, увидя столько роскоши, что в Брюгге нашла только одних королев. Вильгельмина предпочла бы скорее не ехать на бал из-за Ганса. Но г-жа Данэле, происходившая из старинной фамилии, испытывала известную гордость при мысли, что она там может показать всем свою дочь. Она хотела, чтобы та была в этот вечер особенно красивой. Долго обсуждался ее туалет. Розовый цвет пошел бы к ней, так как она была брюнеткой. Но белый цвет был скорее оттенком чистоты и невинности. Разве плодовый сад не весь белый весной, когда деревья вступают в жизнь? Ей заказали белое декольтированное платье, открывавшее ее плечи, очаровательный затылок, с черным гнездом завитых волос, обнаженными, немного худыми руками, причем короткие рукава казались крыльями. Все платье было из тюля, воздушное, нежное, как бы невещественное — точно пристегнутое облачко! Настоящая одежда для семнадцатилетнего возраста! Единодушная белизна! На шею предполагалась нитка жемчуга; буфочки должны были быть из белого атласа, веер в руках — точно сложенная лилия.

Это было целое событие, когда наступил бал, и Вильгельмина увидела себя такой нарядной. Она была нежна, как колыбель, затянутая пологом; свежа, как белая азалия. Большое зеркало в стиле ампир в ее комнате точно озарилось светом, когда она посмотрелась в него, как будто лунный свет вошел туда.

Г-жа Кадзан просила Вильгельмину заехать на минутку к ней. Она хотела увидать ее в первом бальном платье, хотела, чтобы и Ганс увидел ее, так как он отказывался отправиться на бал, всегда замкнутый и лишенный светских вкусов.

Карета остановилась на улице L'Ane-Aveugle. Через минуту Вильгельмина с матерью прошла в столовую древнего дома, где обыкновенно находилась г-жа Кадзан. Последняя воскликнула от восторга…

— Вильгельмина, ты чудесна! Как хорошо, что ты а белом. Какая чудная прическа! Кто причесал тебя?

Г-жа Кадзан хотела все знать, все видеть, поворачивала молодую девушку, чтобы налюбоваться на нее сзади, сбоку, затем снова повернула ее лицом к себе, рассматривала фасон лифа и эту чудную пышную юбку, которая двигалась вокруг нее, образовывала складки, точно разбивалась у ее ног…

— Подожди, я забыла, — заметила г-жа Кадзан, — ~ я хотела тоже содействовать красоте твоего наряда.

Она подала ветку белой сирени, заказанную ею в одном цветочном магазине.

— Ее выписали из Ниццы…

Вильгельмина взяла в руки бледную веточку, очень довольная и обрадованная. Она поцеловала г-жу Кадзан, приколола к своему поясу хрупкие цветы, которые так подходили к нежной материи.

— Надо, чтобы Ганс увидел тебя такою!

Г-жа Кадзан позвонила для этого прислуге; они пришли в восторг, в особенности старая кухарка Барбара, которая жила двадцать лет в доме и которой прощались некоторые фамильярности. Она всплеснула руками и восторгалась, точно эта была принцесса из принцесс.

Послышались шаги в безмолвии лестницы. Ганс спускал ся из своей комнаты. Он вошел.