Призраки в Сети

Забавно. Годами мои самые продвинутые в смысле компьютеров друзья рассказывали мне странные истории об Интернете и новых технологиях, и только в последние несколько месяцев я обратил на это внимание. Мне даже кажется, что я слишком поздно вступил в игру, потому что Интернет уже оброс значительным количеством легенд, и они распространяются быстро, как компьютерные вирусы. Людей веками интересовали феи и привидения, но и на мою долю осталось о чем написать. Так что лучше поздно, чем никогда.

Я всегда так любил легенды — как новейшие, так и древние, — что удивляюсь, почему раньше не почувствовал этих перемен в фольклоре и мифологии. Меня даже в детстве тянуло ко всякому такому. Сбор данных, каталогизация, истории, лежащие на грани правдоподобия, — все это очень долго служило мне единственной защитой от… детства, которое иначе было бы для меня очень несчастливой и болезненной порой.

Думаю, у меня просто какое-то луддитское отвращение к технике. Когда я начинаю все-таки пользоваться каким-нибудь техническим новшеством, для всех остальных это уже давно вчерашний день. Или, по крайней мере, все они уже поднаторели в этом. К тому времени, как я приобрел факс, все остальные уже пользовались электронной почтой. У моих друзей-технарей давно уже сотовые телефоны и переносные компьютеры, такие как «Палмс» или «иПАК». Я же все еще предпочитаю звонить по таксофону, если я не дома, и писать в блокноте, который всегда и везде со мной.

Но теперь от моих прежних увлечений, от более традиционной заинтересованности всем необычным, любопытным, просто странным я перешел к технике и паранормальному в ней, и это полностью захватило меня. Лишь об этом мне хочется думать и писать. И разумеется, именно сейчас, когда на моем пути забрезжила цель, прибыли гранки от Алана и записка, в которой говорится, что они были нужны ему еще вчера.

Возможно, самое ужасное в писательском ремесле — это вычитывать гранки. Это печатный текст, который посылает тебе издатель для окончательной правки и который, по идее, уже должен содержать в себе все поправки и изменения, внесенные на всех этапах допечатной подготовки. По крайней мере, для меня это худшее из всего, что может быть. Все остальное мне нравится — от отслеживания источников и собственно написания и редактирования до сидения в книжном магазине и бесед с читателями. Но гранки…

К этому этапу работы я чувствую, что уже слишком много раз видел эти слова, и мне хочется что-нибудь изменить в тексте просто ради того, чтобы смотреть на что-нибудь другое. Разумеется, этого нельзя. И вот сидишь, деревенея от скуки, с онемевшими мозгами, и стараешься не слишком придираться.

Тут я, правда, не очень преуспел. Чем и объясняется принятый у нас с Саскией код: «схожу в кафе часика на полтора», что в действительности значит «меня не будет весь вечер, надеюсь, к моему возвращению ты покончишь с этой тягомотиной».

Хотел бы я покончить! Я не люблю вычитывать гранки, это правда, но я добросовестно делаю эту работу. Так что когда она возвращается, то есть около полуночи, оказывается, что я успел считать всего каких-то пару глав.

— Ну, как продвигается? — спрашивает она, появляясь в дверях моего кабинета.

— Ползком, — отвечаю я.

— Что, так плохо?

— Да нет, просто это ужасно тоскливо. Да ты сама знаешь, что это такое.

Она кивает. Она тоже проходила через это со своими сборниками стихов и статей.

— Но на сегодня я закончил, — объявляю я.

Я выравниваю стопку корректуры, сделанной за нынешний день. Должно быть, именно поэтому Джилли подарила мне футболку с надписью: «Заднепроходное — пишется через дефис?» Я ее не ношу. Я держу ее в шкафу сложенной, вместе с другими «шуточными» футболками, подаренными разными людьми. Возможно, я никогда их не надену. Да, я понимаю, это смешно. Я всегда был зациклен на аккуратности. Вокруг меня могут лежать кучи книг, ожидая своей очереди, чтобы быть либо прочитанными, либо поставленными на полки, но все они будут непременно сложены аккуратными стопками, а часто и рассортированы — по темам или в алфавитном порядке.

Саския усаживается в одно из кресел у книжного стеллажа и кладет ноги на оттоманку. Я выключаю лампу на письменном столе и сажусь с ней рядом в другое кресло, а ноги тоже кладу на оттоманку.

— Как прошел вечер? — спрашиваю я и трусь ногой о ее ногу.

— Интересно. Встретила твою тень в кафешке.

— Правда? Странное место для нее. Хотя если речь заходит о моей тени, то странное — в порядке вещей. Никогда не знаешь, что у нее на уме, что она скажет в следующий момент и где ты на нее наткнешься. Даже когда она говорит прямо, у меня в голове непременно потом остается что-то вроде облака. Отчасти потому я и зову ее Тайной.

— Я знаю, — отвечает Саския. — Даже неприятно думать, что она ходит по таким прозаическим местам, как эта кафешка, верно? Хотя она, конечно, прекрасно вписалась.

Не могу удержаться от улыбки.

— Она куда угодно впишется. Мне лично кажется, что это окружающая среда подстраивается под нее, а не наоборот.

— Вот бы и мне так уметь, — говорит Саския. — Но со мной, кажется, все по-другому.