Призрачный театр

– Никогда раньше его не видел, – ответил Бесподобный, с нарочитой небрежностью пожав плечами, – он просто отдыхал на пристани. А я каждый день изображаю нового персонажа, это держит меня в напряжении, – он поднялся на цыпочках и, сжав кулаки, нанес пару резких ударов незримому противнику, – в общем, мне приходиться общаться с уймой незнакомцев, – добавил он таким тоном, словно исполнял какое-то невыносимое, возложенное на него бремя, а не разыгрывал собственный сценарий.

Они срезали угол, пойдя по более тихой Темз-стрит перпендикулярно реке. По дороге Шэй мельком заметила между домами силуэты кораблей: ощетинившиеся обрубленным лесом покачивающиеся мачты.

И кого же ты играешь сегодня?

– Французского моряка, опоздавшего на свой корабль. Ночь провел на берегу среди вероломных англичан, в итоге они меня ограбили, надули, избили и накачали какой-то дрянью. Я пытался якобы нанять быстроходную лодку, чтобы догнать свой корабль, не желая застрять здесь pour toujours[8].

Он был вовсе не похож на французского моряка. Одетый в просторную белую рубашку со вставкой и вышивкой, гласившей «Время Сатурналий».

– И он тебе поверил? – усмехнувшись, спросила Шэй.

Бесподобный, хитро подмигнув ей, вытащил из кошелька шиллинг. Наклонная Нью-Фиш-стрит опять увлекла их в сторону реки: направления лондонских улиц изменчивы, как приливы и отливы. Они обошли суматошное движение у входа на мост и направились к удаленным причалам, где швартовались океанские корабли. Корабли из Норвегии, с Пиратских берегов Марокко и Египта и с безымянных островов. На сушу доносился сладковатый запах речной грязи и едкой морской воды с самих кораблей. С одной из палуб вдруг что-то сбросили, и птицы в погоне за добычей спикировали в воду. Все вокруг поскрипывало, как новая обувная кожа.

– А как прошло ваше представление?

Вчера Шэй рассказала ему больше, чем собиралась. Он узнал о Мурмурации и предсказаниях, о медленном упадке ее общины. Обычно она скупо упоминала о Бердленде – никогда не знаешь, доброжелательные ли уши тебя услышат, – но сам дымный и полный теней воздух театра Блэкфрайерс располагал к откровенности. Тем не менее от осознания того, как много она наболтала о себе, у нее появилось странное чувство обнаженности, и она поплотнее запахнула куртку.

– На самом деле это не совсем представление. Но… – она не смогла подобрать слово, точно определяющее их ритуал. Может, их обряд, в конце концов, не так уж и сильно отличается от театрального зрелища. – Но все прошло хорошо, хотя получилось так, будто я сама придумывала предсказания, наблюдая за птичьими танцами.

Паруса бились на ветру с хлопками, напоминавшими случайные взрывы аплодисментов, и они вынужденно умолкли на какое-то время.

– Мне хотелось бы увидеть их, – сказал он наконец, – я имею в виду танцы Мурмурации. Хотя сомневаюсь, что они так волшебны, как я представляю. – Он тряхнул головой, словно избавляясь от какого-то наваждения. – Но в общем, что там происходит? – он опять помолчал, пока они обходили припай не растаявшего льда. – Ты что, думаешь, твоя мать действительно видела будущее?

Шэй и сама частенько задавалась таким вопросом.

– Трудно сказать. Возможно, есть какой-то способ предвидения, пока не понятный мне. Жаль, что я не могла провести хоть недолго в ее мыслях. Просто чтобы узнать, как ощущается возникновение предсказания.

Шэй понравилось уже то, как Бесподобный слушал ее. Он всерьез обдумывал все ее слова.

– Ах, нет, – возразил он, – ведь тогда ты поняла бы ее, а не себя.

Он молча взял ее за руку, и они продолжили путь под щетинистыми тенями кораблей. Миновали огромный склад специй, уже за несколько ярдов до которого в воздухе запахло Рождеством.

Здесь причаливали большие, как храмы, корабли, их кормовые мачты прорезали береговую полосу тенями шпилей. Военные парусники пришвартовались рядом друг с другом, зияя пустыми жерлами своих пушек, как разинувшие клювы голодные птенцы. Компания школяров, вяло слоняясь вдоль реки, записывала в тетрадки названия кораблей и сравнивала свои списки. Бесподобный, поспешив за ними, начал читать названия кораблей:

– «Дредноут», «Святой Игнатий», «Морской конек», – провозглашал он с такой гордостью, что Шэй задалась вопросом, долго ли он вообще учился в школе.

– Разве не странно держать своих богов в сетях? – вдруг спросил он. – Это же все равно как запереть святого Павла в Тауэре.

Оценивающе глянув на его лицо, она не заметила в нем ни ехидства, ни жалости, что могло быть еще обиднее, его интерес выглядел искренним.

– Каждое утро после кормления мы открываем сети. И очень много птиц возвращаются каждый день, так что пленом это явно не назовешь. Думай о нашем сетевом куполе как о храме. Иисус ведь не заперт в церкви, верно? Там ему поклоняются, – ее вдруг охватило странное чувство вины. Неужели она сказала что-то еретическое?

Бесподобный украдкой оглянулся, проверив, не подслушивают ли их.