Призрачно всё

Тоню передернуло. Она и не скрывала, что наша, верней, моя компания ей неприятна, теперь нашелся повод вновь брезгливо скривить тонкие губки и подняться из-за стола. Она удалилась гордо, не проронив ни слова, как будто мы с Иннокентием были для нее пустым местом.

— Ну и штучка… — прокомментировал толстячок, и в голосе я уловил больше восхищения, чем осуждения.

От выпитого румянец разлился по его щекам, в глазах появился блеск, голос стал живым и оптимистичным. Горькое лекарство пошло впрок.

— Кто такая? — спросил без обиняков.

— Женщина! — восторженно молвил Кеша. — Настоящая женщина!

— Ежу понятно, что не мужчина…

— Славик, Славик… Ничего ты не понимаешь.

Я приготовился выслушать новую тираду, однако Кеша поднялся и неуверенной походкой пьяного человека направился к стеклянной стенке бара. Когда вернулся, бокал был наполнен до краев, но ему удалось донести его, не расплескав.

— По-прежнему отказываешься?

Я кивнул, и он не настаивал. Сделал глоток, уже смакуя, прикрыл глаза от удовольствия.

— Славик, она трижды была замужем. А какая фигурка, какой шарм, какое изысканное благородство! Вы чувствуете породу? Голубая кровь, белая кость. Посмотришь на нее и забываешь о книжных штампах, понимаешь, что сии слова означают на самом деле.

— Она родственница Наталье Владимировне?

Кеша призадумался.

— Далекая, весьма далекая, — наконец проронил без должной уверенности, — Ее род тоже имеет древние корни.

Похоже, собеседник и сам ничего не знал. Возможно, придумал легенду о понравившейся ему женщине, не исключено, что сочинял ее сейчас, для меня. Поэтому я не стал углубляться в генеалогию и перевел разговор, на более интересную тему.

— Марья Ивановна одна справляется? Трудно, наверное, готовить на такую ораву?

— Не знаю. Видел пару раз старушку, наверное, тоже деревенскую…

Иннокентий Вениаминович клюнул носом и надолго погрузился в собственные мысли. Я понял, что отвлекать его — бесполезно.

* * *

На парадном крыльце наткнулся на Наталью Владимировну: в строгом черном платье, волосы, как и вчера, завязаны хитромудрым узлом на затылке. Выражение лица — неизменно кислое, хотя, увидев меня, женщина пыталась улыбнуться.

— Доброе утро, Вячеслав! — голос сухой, каркающий.

— Доброе утро!

У меня возникло детское желание убежать подальше или спрятаться, но я собрал волю в кулак и пересилил себя.

— Как вам у нас отдыхается?

— Спасибо, хорошо.

— Надеюсь, вы останетесь довольны. У нас места знатные, таких вы нигде не найдете. Здесь мои предки жили с 1793 года. Здесь все пропитано их духом. Здесь в родовом склепе покоятся их тела.

При воспоминании о предках, голос Натальи Владимировны изменился. Да и сама она переменилась в лице. В нем отразились ностальгия, и подобие романтичной грусти. Но преобладал некий тупой фанатизм, который напрочь перечеркивал хорошее и положительное, что несли вышеупомянутые чувства.

Расставание с тещей Влада было похоже на бегство, и я вздохнул свободно, лишь оказавшись за плотной стеной густого кустарника. Нет, внешне, все выглядело прилично. После ее упоминания о предках мы обменялись дежурными фразами, затем она отвлеклась, и я воспользовался моментом, чтобы ретироваться.

Какая тяжелая энергетика! Владу можно посочувствовать. Ничего плохого она мне не сделала, ничего неприятного не сказала, а чувствовал я себя измочаленным и обессиленным. Не женщина, а вампир, в худшем значении слова.

Солнце поднялось над деревьями и начинало жарить по серьезному. Ноги понесли по вчерашнему, изведанному маршруту, правда, осознал я это, лишь оказавшись на обрывистом берегу. С надеждой осмотрелся, но инвалидной коляски не увидел. Сейчас Маринка казалась мне лучом света в мертвом царстве, и я бы не отказался поболтать с ней, чтобы избавиться от тягостных ощущений, навеянных разговором с ее матерью.

Я побрел вдоль обрыва, без цели, просто так, чтобы развеяться. Облагороженные человеком места закончились, местность приобрела диковатый вид. Землю под ногами укрывала пожелтевшая вьющаяся травка, ступать на нее было мягко и приятно.

Пруд остался в стороне, вокруг расстилалась дикая пустошь, редкими украшениями которой служили одинокие деревья, кусты шиповника и еще чего-то колючего и отпугивающего. Лишь вдали, почти у горизонта, виднелась темная полоса с обрезанной, словно ножничками с зубцами верхушкой. Или лес, или посадка, а может нечто цивилизованное, сад, например. Проверять я не собирался, далеко, а небесное светило пекло жестоко и немилосердно.

Возвращаться обратно той же дорогой не имело смысла. Логичней свернуть и срезать путь напрямик. Если уткнусь в забор, как-нибудь через него переберусь.

Внезапно на пути возник овраг с крутым уклоном. Он отличался от тех мелких, которые приходилось обходить раньше. Обойти его невозможно. Он тянулся из неведомо откуда в неведомо куда. Каньон, а не овраг.

Я свернул, местность стала ровнее, а через какое-то время за стеной густого кустарника нарисовалась верхушка странного сооружения.