Привычка умирать

Но мама ничего не услышала, потому что Соня ничего не смогла крикнуть. Горло сдавило, и дышать стало нечем. "Все... - подумала Соня, - Глотать я сегодня опять не смогу..." Не впервой. Такое уже случалось. Есть сегодня и вправду не получится. Даже вода покажется твердой и будет норовить протолкнуться в ноздри. Что-то случается с горлом, когда хочешь очень громко закричать. Насмерть закричать. О том, о чем даже подумать страшно о ненависти.

Мамочка все-таки отпустила Соню. Ей ведь нужно было швырнуть дочери ведро и тряпку.

..._не позволять же девке тащиться на кухню ради этого! Батька-то покуда верит, что Сонька грипп подхватила и отлеживается. Лучше уж самой принести ведерко. Неровен час, эта дрянь загремит чем-нибудь или захнычет_....

Прежде, чем оставить Соню вытирать пол, мамочка закрыла окно. Дождь попритих, капли уже не залетали в комнату, но мамочка не просто створки сдвинула, она и до форточки достала, что в обычный-то день лениво. А после ушла. Она даже не стала говорить, что именно с Соней случится, если окно окажется снова открытым. И без того понятно.

Часов до пяти Соне казалось, что все в общем-то и не страшно. В конце концов, мамочка в комнату на заглядывает. Соня расслышала, как хлопнула входная дверь. Ушла. Может, к соседке, может, на кладбище, а лучше бы... За грибами, что ли? Ну, чтоб подольше. Ведь пока ее нет, можно снова лечь в постель и читать-читать-читать, и никто тебя не тронет, не скажет, что ты станешь горбатой, как покойная бабушка, что ты глаза себе испортишь, что очки придется носить, а это и некрасиво, и денег стоит.

Буквенная шелестящая благодать витала в комнате аккурат до полпятого. А после Соня заметила, что книга отяжелела, словно и она успела промокнуть под дождем. "С чего бы это? Может, стоит приподнять коленки и положить ее сверху?" Соня так и сделала. Правда, пришлось согнуться еще сильнее, но раз уж мамы нет, значит, можно - ничего страшного! Ведь предсказанный мамулей горб поджидает ее где-то на восьмидесятом году жизни, а это уж и вовсе не представимо.

(Как можно думать на семьдесят с хвостиком лет вперед, Сонечка, если не далее, как утром, тебе хотелось не быть вовсе? И, сколько себя помнишь, похожие мысли приходят к тебе чуть ли не ежедневно. Ведь за завтраком ты сидишь за кухонным столом напротив мамы и, проходя по улице, видишь ее в окошечке прачечной и, возвращаясь вечером, встречаешься с ней непременно. И самое неприятное, как ни странно, заключается вовсе не в синяках и кровоподтеках, а в другом. В нормальном, в простом. Да хотя бы... Вот мамина рука, рядом с твоим лицом, когда она тянется к сахарнице - проще простого. Но ты замираешь, и не можешь заставить себя доесть кашу. Или мамин громкий голос из дальней комнаты, в общем-то обыкновенный голос, даже веселый. Но ты прячешься, выскакиваешь за дверь, чтобы затеряться, не отозваться, не заметить, да мало ли хитростей! А вот в том-то и дело, что хитростей тебе теперь навсегда хватит. Придется открывать все новые, и учиться лгать. И ты уже не заметишь, когда тебя станет пугать любой громкий голос, даже веселый, и любая рука, протянутая к тебе.)

Соня читала еще с полчаса, пока не поняла, что голова стала такой же тяжелой, как и книга. Соня легла на спину. Не помогло. Стало только хуже голова еще и закружилась отчего-то. Соня повернулась на бок и закрыла глаза.