Привычка умирать

Шербан паниковал и метался, хватаясь за голову, и причины тому были достаточно веские: рабочие многоуровневого комбината, испокон века беспрекословно тянувшие свою лямку, внезапно сошли с ума, причем одновременно, всем своим многотысячным коллективом’. А чем же иначе объяснить тот факт, что сегодня они, вместо того, чтобы погрузиться в радостный повседневный труд, сбились в огромную агрессивную кучу, осадили административный корпус и, судя по доносящимся снизу безумным выкрикам, жаждут пробиться в святая святых — к личному порталу своего директора? Но это бы еще полбеды — да-да, представьте себе, только половина! Весь ужас ситуации состоял в том, что этот самый портал, находившийся здесь же, по правую руку от Геннадия Ивановича, был заблокирован! Ему просто-напросто перекрыли допуск! Это потрясающее открытие директор сделал в тот момент, когда попытался бежать отсюда вместе с профессором, не в добрый час явившимся сегодня на предприятие с какими-то новаторскими задумками по усовершенствованию какого-то фуфлона. Надо сказать, что поначалу желающих удрать этим путем было гораздо больше, но узнав, что эвакуация порталом невозможна, служащие моментально куда-то пропали, словно бы испарившись и решив таким образом для себя проблему бегства. В кабинете остались только директор с профессором, которым больше деваться было попросту некуда.

— Первый этаж захватили, — сообщил Языков, поглядев на свой распределительный пульт. Сами они сидели на третьем. Охрана в здании была только автоматической, не подкрепленной огневой мощью, о чем Геннадий Иванович сейчас горько сожалел. Но кто же мог предвидеть подобный взбрык со стороны всегда безропотной рабочей скотинки!

— С-скоты! — произнес со вкусом директор и, не глядя, протянул руку к бару. Рука сама легла на нужное горлышко и привычным движением выудила из бара бутылку коньяка.

— Здесь все сумасшедшие! — уставясь на него, с тихим ужасом произнес профессор. — Нам конец! — простонал он, чуть не плача.

— Не суетись!

В секундном сомнении поглядев на профессора (налить ему, что ли? Нет, пожалуй, не стоит), Геннадий Иванович спокойно налил и опрокинул в рот стопку, затем проронил:

— Так! — и поднялся из кресла.

Профессор замер, в его прозрачно-голубых глазах, обращенных на Языкова, блеснул безумный луч надежды.

— Где там у меня были образцы? — пробормотал директор, подходя к стенному шкафу.

Оттуда он вынул несколько сложенных отрезов материи, выбрал что-то синее в желтый цветочек и на глазах удивленного Шербана с треском рванул, отрывая кусок, затем второй.

— Держи, — сунув материю в дрожащие руки, директор накинул свой лоскут на голову и стал завязывать наподобие косынки. — Жить хочешь? — спросил он оторопевшего профессора. — Тогда делай, как я.

Жить Шербан хотел, поэтому немедленно, хоть и неумело повиновался. Следующие два отреза пошли на изготовление длинных, до пят юбок. Перевязав свою на поясе брючным ремнем, Николай Иванович помог в этом деле ученому мужу, чья “юбка” мешковато перекосилась на сторону — директор бесцеремонно подтянул ее и оправил. Дело осталось за драпировкой бюстов, что было более проблематичным, но в боковом шкафчике в приемной нашлись два коротких серых халата и к ним — швабра с ведром: этакие анахронизмы, необходимые в любом учреждении, даже при наличии чистящих систем.

Вручив научному работнику ведро, Языков поправил ему съехавшую набок косынку, отступил на шаг, придирчиво осмотрел испуганно таращащуюся на него худощавую барышню в летах, к счастью, чисто выбритую, и резюмировал:

— Годится. Молодец, что побрился, — взбодрил директор похвалой деморализованного партнера.

Сам он, словно копье, примерил в руке швабру. Потом приоткрыл дверь, осторожно высунув голову, оглядел пустой коридор и обернулся к профессору:

— Ну, пошли!..

* * *

Стандартное помещение, стандартная планировка. Стандартные, согласно боевому уставу, мероприятия. Да только с кем воевать-то? Кучка местных полицейских, возомнивших себя боевиками, да разный сброд — рабочие местного обогатительного комбината. Тьфу, вояки! И чего им не жилось в своем Куполе, теперь ведь помирать всерьез придется. Андрей сплюнул, опять глянул на криво висевшие там и сям плакаты: “Долой президента — Кощея!”, “Бессмертие — народу!”, “Даешь Орск — свободную экономическую зону!”

— Армен!

— Я, командир…

— Убери иллюминацию. Тошнит от этой дряни.

— Есть! — Сержант Мунтян, недолго думая, сдернул с плеча огнемет и длинной струей прошелся по стенам — треск лопающихся неоновых трубок, гудение пламени. Одобрительный ропот бойцов.

Один из бронефлаеров повел “Интенсом”, и разводы копоти перечеркнула филигранная роспись сержанта Крымова, выполненная из спаренного лучевика. Андрей покрутил головой — стандартная акция, ребятам скучно, каждый развлекается, как может.

— Алешин, — послышался недовольный голос капитана, — почему шум?

Андрей подхватил шлем, ловко нахлобучил, ответил:

— Иллюминацию убрали. Больно глаз режет.