Приволье

— Во-первых, двадцать восемь годков — не молодость, а во-вторых, мне помог случай, — сказал Андрей. — Как известно, до меня управляющим здесь был Силантий Егорович Горобец. Старейший чабан, колоритнейшая фигура. Киношники, фотокорреспонденты так и липли к нему. Дважды Герой, седые усищи, высокий, несколько согбенный. Он родился в Мокрой Буйволе, и ему, как имеющему две Золотые Звезды, здесь, перед клубом, недавно поставили бронзовый бюст. Ничего не скажешь, заслужил старик. По натуре он — типичный степняк, страшный поборник старины и кочевой житухи. В Мокрой Буйволе лучше Горобца, к примеру, никто не может сварить шулюм. Ты когда-нибудь пробовал настоящий шулюм — чабанский суп?

— Как-то не приходилось.

— Ну как же так! — искренне удивился Андрей; он снова встал и, заложив сильные руки за спину, пошел по комнате. — Шулюм — кушанье особенное, я бы сказал, благородное, и надо, чтобы именно Горобец попотчевал тебя шулюмом. При отаре он был человеком незаменимым, а вот отделение оказалось ему не по плечу. Великий мастер шулюма дело вел неумело, по старинке. При нем я был младшим зоотехником, насмотрелся. Когда-то меня приглашали на работу в главк. Отказался, поехал в Мокрую Буйволу. Потом, разругавшись с этим колоритным дедом, хотел все бросить и уехать в главк. И вот тут подоспел случай. В это время в «Привольный» прибыл новый директор — Артем Иванович Суходрев. Всего на три года старше меня, а какой боевитый, сколько в нем ума, энергии! Неужели ты еще не знаешь Суходрева? Ну, брат, это настоящий директор. Обязательно побывай у него, познакомься. Вот он, Артем Иванович, и назначил меня управляющим в Мокрой Буйволе, вернее, не назначил, а сделал очень умно: провел выборы управляющего. Для тайного голосования было выдвинуто две кандидатуры — моя и деда Горобца. Перед своими избирателями мы выступали с речами, каждый говорил, как он, если его изберут, будет вести хозяйство. За меня проголосовали почти все хуторяне. Силантия Егоровича после этого проводили на пенсию, с почестями, как и полагается. Но он обижен, и особенно на меня. Демонстративно ходит по хутору с тремя волкодавами, на колени становится перед своим бюстом, говорят, шепчет или какую-то молитву или заклинание. Да ты что, и деда Горобца еще не знаешь? Ну ничего, узнаешь, он сам к тебе заявится с собаками, будет проклинать комплекс и Андрея Сероштана.

— Да, с таким чабаном грех не познакомиться, — сказал я. — Но мы ушли от главного, от женитьбы. Надо же завтра получить согласие Катиных родителей.

— Мне нужна жена, а не согласие ее родителей. — гневно, резким голосом ответил Андрей. — К тому же, будет получено это согласие или не будет получено, в наших личных отношениях с Катей — это я тебе говорю доверительно, как мужчина мужчине, — ничего не изменится. Катя — моя жена, я — ее муж, она любит меня, я люблю ее, а через восемь месяцев — это я тоже говорю тебе сугубо доверительно — она подарит мне сына или дочку. Запомни: не через девять, а через восемь… Так какое же еще нужно согласие родителей?

— Она уже беременна? — спросил я. — Так надо понимать?

— А чему ты удивлен? — Андрей дружески хлопнул меня по плечу. — Эх ты, бородач! Все тебя удивляет. А удивляться-то нечему. Как бы ни злился твой дядюшка Анисим, какие громы к молнии ни метал бы, а изменить что-либо в судьбе своей дочери он уже не может.

— Твои слова «мне нужна жена», согласись, можно понять, как «мне нужна вещь», то есть моя собственность, — заметил я несмело. — Понимаешь, звучит как-то не в духе времени.

— Зачем же меня так понимать? Мне нужна не вещь и не собственность, а именно жена, причем жена любимая, желанная, без которой жить нельзя и которая обязана заниматься только тем, чем ее одарила природа, то есть — рожать детишек. — Андрей остановился и долго, улыбаясь, смотрел на меня блестящими глазами. — Вот Катя этим и займется, и, я уверен, она с честью справится с такой нелегкой и благородной женской миссией.

— Значит, моя сестренка будет домохозяйкой?

— Не домохозяйкой, а, повторяю, матерью наших детей и моей женой, — твердо сказал Андрей. — Быть же настоящей матерью и женой — обязанность, как я ее понимаю, не из легких. Мы и так под видом равноправия иной раз перегружаем наших милых подруг и служебными долами, и работой на кухне, по дому, так что жена у иного мужа частенько бывает, что называется, и жнец, и швец, и на дуде игрец. Моя же Катя будет только матерью своих детей и только моей женой. От всех же прочих житейских забот я освобожу ее.

— Когда же свадьба? — спросил я, не желая вступать с Андреем в спор.