Привести в исполнение

– Если не мы, то кто же? – возбужденно привстал Ромов. Он завелся, на щеках наметились красные пятна. – И ты вместе с нами это делаешь и деньги за то же самое получаешь! Так зачем, спрашивается, все время в душу плевать? Мол, ты это дело осуждаешь и вроде как в стороне остаешься! Не-е-е-т, милый, ты с нами в одной упряжке!

Красные пятна запылали вовсю.

– А действительно, Николай Васильевич, что вы имеете в виду? – Викентьев исподлобья уставился на врача. – Я думаю, что наш ветеран совершенно прав, и ваши постоянные шуточки просто неуместны. Определите свою позицию раз и навсегда. Иначе мне придется искать вам замену.

Руководитель спецопергруппы говорил негромко и внушительно. Хотя и он сам и все присутствующие знали, что заменить Буренко – дело вовсе не простое, тем более что любые подвижки нарушают стабильность группы.

– Моя позиция проста. – Врач мрачно смотрел в стол прямо перед собой. – Любая законная процедура, подчеркиваю – законная процедура, должна быть выполнена достойным способом. Какой-то ритуал: священник, последнее желание, известная всем атрибутика, торжественность…

Буренко поднял голову и обвел всех взглядом, в котором отчетливо читался вызов.

– Да, да, торжественность, – упрямо повторил он. – Ведь прерывание жизни – акт еще более значимый, чем рождение!

– Вот даже как? – Викентьев не сводил с судмедэксперта пристального взгляда.

– Именно! Рождение – естественная процедура, запрограммированная природой. И сам появляющийся на свет мало что понимает, практически ничего. И ничего от него не зависит.

Теперь Буренко смотрел прямо в глаза второму номеру. Попов подумал, что Наполеон был для доктора отвлекающей фигурой, а главным оппонентом он считает руководителя группы.

– А здесь, – Буренко ткнул пальцем вниз, в направлении подвала, – происходит противоестественная процедура, весь ужас которой воспринимается… – он замялся, подыскивая слово, – приговоренным. Так разве не заслуживает он торжественного ритуала? А вместо этого – ночь, подвал, наручники, отобранный у бандитов пистолет…

– Да какая ему разница? – буркнул Наполеон.

– И вся процедура тайная, с душком предосудительности… Вот это мне и не нравится, хотя я участвую в работе вместе с вами. Ветеран прав – без этого не обойтись. Но все должно быть по-другому!

– Комендантский взвод, залп на заре? – спросил Викентьев.

– Человечество накопило большой опыт, к сожалению, и в этом страшном деле. Вполне можно перенять что-то более подходящее.

Буренко закончил непривычно длинную речь и откинулся на спинку расшатанного стула.

– Так вот, залп с некоторого расстояния чаще всего калечит смертника, – по-прежнему тихо продолжал Викентьев. – И его все равно приходится добивать выстрелом в голову в упор, ничего красивого в этом нет. А что касается мирового опыта… Гильотина? Гаррота? Меч или топор? Это отбросим сразу. Электростул, на котором жарят заживо иногда десять-пятнадцать минут? Газовая камера, где корчится удушаемый? Виселица, с которой традиционно связано обесчещивание, позор и отсутствие покоя там? – Викентьев поднял глаза вверх. – Или ядовитый укол в вену, против которого протестуют ваши коллеги потому, что он компрометирует медицинское ремесло?

Викентьев выдержал паузу, но Буренко отвечать не собирался.

– Только красиво и гуманно отправить человека на тот свет нельзя. И требовать от этого процесса эстетической формы – чистейшее чистоплюйство! Ассенизатор всегда пахнет дерьмом, а не французским одеколоном; но, если он не станет работать, дерьмом будем вонять мы все.

– К тому идет, – сердито буркнул Ромов.

– Я вам расскажу одну историю, доктор, – подался вперед Сергеев, и выражение его лица было не самым добродушным. – Наш товарищ, Женя Гальский, сейчас умирает от рака. Он не совершил ничего плохого, наоборот – четко пахал всю жизнь и был отличным парнем. Ваши коллеги выписали его из больницы на пятый день и поставили крест – для них его уже нет на свете. Парень корчится дома, жена бегает по кабинетам, подписывает десятки бумажек и ставит десятки печатей, чтобы купить промедол. Больше двух ампул в день не дают, у нас же в здравоохранении это строго… И упаси бог пустую ампулу разбить или выбросить, только на возврат, учет прежде всего…

Сергеев облизнул пересохшие губы, а Попов разлил остатки водки.

– Пришлось мне поймать одного негодяя и вытрясти из него все что надо! У негодяев есть любые препараты и в любых количествах, без всяких рецептов, разрешений и печатей!

Сергеев нервно пристукнул ладонью, стол скрипнул, водка плеснулась в стаканах.

– Не хотите поморализировать на эту тему, доктор? Да насчет торжественности и ритуалов порассуждать?

В диспетчерской на миг стало совершенно тихо.

– Ладно, – сказал Ромов своим обычным тоном, – давайте за Женьку…

Субботник все-таки провели. Иван Алексеевич домовито наводил порядок в диспетчерской, Сивцев с Шитовым возились в гараже и подвале, Попов, Сергеев и Викентьев разбирали металлический хлам во дворе. Послонявшись по точке исполнения, к ним присоединился и Буренко. Григорьева на субботнике не было, да никто его и не собирался приглашать.