Приведен в исполнение...

В воротах Шавров оглянулся. Экспедитор с Трехгорки усаживался в кабину. Был он толст, длиннополый плащ мешал, и экспедитор крутился, стараясь расправить полы так, чтобы они не мялись. Шавров всматривался, возникло ощущение, что этого человека он уже видел раньше, но так и не вспомнил, и постепенно тревожное чувство стало проходить, а когда подъехал трамвай и заскрежетал тормозами и с дуги сыпануло ослепительно-белыми искрами, успокоился совсем. Свободных мест было много, и он сел к окну и увидел площадь и небольшую очередь на стоянке легковых извозчиков. И сразу же всплыло в памяти удивленное лицо Петра: «А она может убить?»

— Может убить? — вслух повторил Шавров. — Так. Значит, с трамвайной дуги полетели искры, Петр испугался и… Нет… очередь… И это нет… Зуев?

Словно на белом экране увидел он черный лимузин и толстого человека в светлом габардиновом макинтоше. И Зуева, который произнес подобострастно: «Знакомьтесь, это мои новые друзья!» Вот оно: Анатолий Кузьмич. Толстяк. Экспедитор Трехгорной мануфактуры!

Трамвай затормозил, на остановке была толпа, началась давка.

Нужно было вернуться на пакгауз. Нужно, но бессмысленно. Анатолия Кузьмича и след простыл. А… кладовщик? Его темные намеки? Темные ли? Да нет же! Он явно давал понять, что знает, знает… Он впрямую намекал на этого Анатолия Кузьмича! Надо вернуться немедленно! Шавров начал пробираться к выходу. Когда подошел к передней площадке и попросил стоявшую впереди женщину посторониться, пассажир с газетой в руке повернулся к нему лицом и сладко зевнул. Теперь уже и вспоминать не пришлось: это был шофер бандитского автомобиля Зиновий, собственной персоной. И снова подумал Шавров, что Анатолия Кузьмича на пакгаузе наверняка нет, а Зиновий здесь, рядом, и его можно взять, что называется, голыми руками. Хотя зачем же голыми. Есть наган…

У Шаврова было дикое лицо, блуждающий взгляд. Старушка в черной шляпке с пером испуганно охнула и отодвинулась. Пробормотав «извините», Шавров вернулся в салон, соображая, что брать Зиновия теперь нельзя, он вооружен, наверняка откроет пальбу, что ему жизнь посторонних людей, если все равно стенка? Значит — выход один: проследить — куда пойдет, с кем встретится, а может быть, и разговор удастся услышать? «Ну что, Егор Елисеевич, сбываются ваши пророчества?» — пробормотал он себе под нос. О начмиле он вспомнил с каким-то особенным, теплым чувством. Словно об очень близком товарище. Или родственнике любимом. Вспомнил и удивился.

Между тем трамвай заскрежетал и замер. Зиновий аккуратно сложил газету, спрыгнул с подножки и неторопливо зашагал вдоль тротуара — спокойно, размеренно, не оглядываясь. Но вот странность, подумать бы о ней: пакгауз, Анатолий Кузьмич, спустя тридцать минут — Зиновий… Но нет, не до того, снова фронт, снова разведка и снова — ах, как хорошо, умно, неотразимо. Кошка, стелющаяся за птичкой. Даже себя не слышал — такой восторг — «Есть упо-е-ние в бо-ю и бездны мрачной на кра-ю…», подвиг, честь, слава, шашки вон…

Он суетился, привлекал внимание, и Зиновий все отлично видел.

Зажглись фонари, мелкий дождь торопил прохожих, пахло прибитой пылью. Зиновий оглянулся и исчез за угловым домом. Шавров повернул вслед за ним. На противоположной стороне улицы два ярких фонаря освещали стеклянную дверь и броскую вывеску: «Покушай у Епифана Жгутикова». Зиновия не было, но дверь еще скрипуче двигалась, и Шавров догадался, что бандит только что вошел в нее. С новой силой одолели сомнения: идти самому или бежать за подмогой? Над крышами соседних низкорослых домов чернел брандмауэр многоэтажного доходного, и Шавров подумал, что это рядом с МУРом и, стало быть, до Егора Елисеевича — рукой подать. И совсем уже некстати вспомнил, как окрестил эту громадину монстром. Нет, одному появляться в заведении нельзя. Там наверняка сообщники Зиновия, и что против них револьвер? Ну — убьешь кого-то, да ведь кого-то и спугнешь. А самое главное — навлечешь неприятности на Петра. Но тут же появилась мысль, что, наоборот, любое промедление грозит неприятностями, потому что преступники разбегутся и спрячут Петра так, что даже милиция не найдет во веки веков. И того хуже — могут убить, и только потому, что он, Шавров, не понадеялся на свои силы. Итак — сам, сам и еще раз — сам. А там видно будет… И опять не пришло ему в голову, что логика его рассуждений хлипка и в основе не трезвый и безошибочный расчет, а суетливая мельтешня…

Он вошел в трактир. В зале было полно народа, под потолком сизо стлался табачный дым, в углу на эстраде оркестр балалаечников наигрывал «Настеньку», у соседнего столика суетился Жгутиков, ему помогали двое половых. Заметив Шаврова, Жгутиков приветственно помахал рукой и крикнул:

— Сейчас к вашим услугам!

Поискав глазами свободное место, Шавров сел. Он вспомнил, как уважительно — при всех шутках и издержках — беседовал со Жгутиковым Егор Елисеевич, и подумал, что послать в милицию нужно именно трактирщика, потому что при таком решении и бандиты останутся под наблюдением, и подмога придет. Подскочил Жгутиков, зачастил, улыбаясь: