Приведен в исполнение... [Повести]

— Ты трогай… — мягко посоветовал он. — А то — неровен час — наедет кто-никто… Значит, так: да, на небольшой скорости. Но почему «кто-то», как ты говоришь, а не любезная троица? Трупов не найдут — тоже верно. Но пока не найдут — подозревать некого. Течение здесь мощное, могло ведь и унести всех троих. Бог весть куда, не так ли? Они, конечно же, станут искать тебя — но тщетно. Они проникнут в твой дом — и что же? То, что они ищут, — очень и очень близко. Но Господь не сподобит их, потому что они мастера простых решений и работы без усилий. То же, что им предстоит разрешить теперь, — не по уму им…

— Ты так презираешь своих товарищей… — сказала не столько с укоризной, сколько с издевкой, он понял.

— Они не товарищи мне. И я им — тоже. Мы находимся в разных измерениях.

— Это в том смысле, что ты тяжел нравственностью, а они, бедолаги, легче пуха? — Таня продолжала иронизировать.

— Это в том смысле, что я недосягаем для них. Я ни для кого недосягаем.

— Не мели. Я сижу рядом с тобой, вот он — ты, — она тронула его за руку и рассмеялась.

— Кто знает… — произнес он загадочно.

Они поднимались по лестнице дома, в котором жили друзья Сергея. Эти люди должны были приютить Таню.

Все было обыденно здесь и вроде бы привычно, но неуловимые признаки чего-то совершенно, вроде бы, невозможного — в разрушительном бытии конца двадцатого века — удивляли, привлекали внимание. Таня остановилась у окна — оно выходило в нормальный вонючий и грязный двор, и невольно рука потянулась к латунной задвижке с красиво изогнутым цветком-рукояткой. Тронула ее, и рама плавно открылась. Это было совершенно невозможно, и Таня изумленно оглянулась на своего спутника.

Но Сергей стоял за ее спиной невозмутимо, со скучающим лицом, всем своим видом показывая, что незачем обращать внимание на подобные мелочи. Но вряд ли то были мелочи. Тяга задвижки — из латуни, причем начищенной. На решетке, ограждающей лестничные пролеты, — утомленные тюльпаны, а на площадках — античный меандр и орнаментальные композиции из метлахской плитки.

— Все это какое-то новое… — с недоумением сказала Таня, и Сергей насмешливо улыбнулся:

— Дом построен совсем недавно…

— Когда же?

— Недавно. — Он поднимался не оглядываясь, как бы давая понять, что не намерен отвечать.

И двери в квартиру были на удивление. Они даже напоминали чем-то двери Анастасии Петровны, разница же заключалась в том, что те, в 87-й квартире, жили в ногу со временем, эти же словно вторглись в реальный мир из далекого прошлого: нетронутое красное дерево, звонок с флажком, табличка с вырезанной гравером надписью: «Приютъ».

— Это… фамилия? — Таня была смущена.

— Это для уставших. И ищущих отдохновения. — Сергей позвонил.

Раздался мелодичный звон, фраза знакомого романса, кажется, то было «Утро туманное, утро седое…». Двери открылись, на пороге стояла женщина лет тридцати; заметно длинная шея и покатые плечи под длинным халатом с птицами, серьги в ушах и тщательно уложенные волосы — непривычно… И потому, что высокие укладки давным-давно перестали носить, но главным образом из-за того, что прическа эта с партийной парикмахерской не имела ничего общего. Она была ближе к одному из женских портретов работы Валентина Серова…

— Сергей Николаевич? — произнесла она с любезной простотой. — Милости прошу. — И, улыбнувшись Тане: — Проходите, я рада. Вы, я думаю, Татьяна Ивановна? Меня зовут Евгения Сергеевна. Столовая здесь, — она милым жестом указала на стеклянную дверь. — Сейчас я сварю кофе. Прислугу я отпустила — так просил Сергей Николаевич. — Она ушла, послышался звон посуды.

— Прислугу?! — Таня ошеломленно повернулась к Сергею. — Как это?

— Евгения Сергеевна имела в виду домработницу… — несколько смущенно объяснил Сергей.

— А у кого они есть сейчас? — наступала Таня. — У членов Политбюро? Балаган какой-то… В чем дело? И не морочь мне голову.

Появилась Евгения Сергеевна. На ней было легкое утреннее платье, сверкающая брошь с огромным камнем оттеняла белизну кожи, на руке высверкивал золотой браслет в виде змеи, голова у змеи была изумрудная.

Таня не сводила глаз с руки и груди Евгении Сергеевны. Та заметила:

— Красивые вещи. Мастер Лунгстрем — это от Фаберже. Прошу вас…

В столовую она вошла первой. Приборы были расставлены — кофейник с розой и такие же чашки, серебро. Сели. Сергей умело — будто всю жизнь делал это — подвинул стулья дамам, потом сел сам. С улыбкой и очень изящно Евгения Сергеевна разлила кофе по чашкам и прихлебнула из своей коротким неслышным глотком.

— Прелестный кофе! — произнесла она восторженно. — Настоящий «Мокко»!

Таня попробовала, кофе и в самом деле был очень вкусным.

— Я запиваю водой, — улыбнулась Евгения Сергеевна. — Очень крепкий.

— Забавно, — сказала Таня. — Но зачем? Пропадает вкус.

— Ну, что вы… — Евгения Сергеевна снисходительно покачала головой. — Вкус только обостряется. И аромат… — она вздохнула.

— Словно театральная декорация, — Таня посмотрела по сторонам.

Сергей и хозяйка переглянулись.

— Былое здесь сохранено в неприкосновенности, — задумчиво объяснил Сергей. — Прошу прощения, я должен идти.