Привал странников

Стручок приехал на электричке через полчаса после их прибытия. Он постоял на платформе, не обратив внимания на дремавшего на скамейке поддавшего работягу и, не спеша, направился в село. Поддавший работяга взглядом передал Стручка пареньку, что вертелся неподалеку.

…В чайной Стручок заказал пару пива и устроился за столиком рядом с шумной компанией, которая внимала герою дня — трактористу, и, надо полагать, скоро был в курсе дела. Но Стручок не торопился уходить: электричка на Москву была только через пятьдесят минут.

Старательно пивший пиво паренек из МУРа допил последнюю кружку и удалился.

— Стручок все узнал, — доложил он Гусляеву.

— Ведите его, а я поехал, — решил Гусляев. — В Покровском-Стрешневе и на Рижском вокзале вас будет ждать подмена.

"Победа" тронулась. Миновав Дуньково, шофер довел скорость до предела и отключил сирену.

Казарян спросил у Смирнова:

— Стручка будем брать сразу или доведем до Куркуля?

— Ты можешь дать гарантию, что Стручок расколется сегодня же? вопросом на вопрос ответил Смирнов.

— Не могу.

— А если у них договоренность на срок? Тогда Куркуль, не дождавшись Стручка в определенное время, уходит с концами. И все надо начинать сначала.

— Может, на подходе возьмем?

— А если Куркуль срисует все со стороны?

— Не хочу я, Саня, пускать Стручка к Куркулю. Мало ли что.

— Выхода нет. Старайтесь только не засветиться. Очень старайтесь, очень!

Стручок на троллейбусе добрался до Белорусского вокзала, по Кольцевому метро доехал до "Киевской", у извозной стены влез опять в троллейбус и вышел у мосфильмовской проходной.

Мимо строившихся новых корпусов киностудии, мимо нелепого жилого дома киноработников — к церкви и вниз, к селу Троицкому.

Вести Стручка было непросто: пустынно, открыто, безлюдно. И яркий день. Но довели вроде бы благополучно, последний раз проверившись в конце улицы, спускавшейся к Сетуни.

Стручок, не оглядываясь, направился к избушке, стоявшей на самом берегу. Избушка стояла на отшибе, за огородами, и была когда-то баней у воды, но сейчас имела вид вполне жилой. Стручок вошел в избушку.

— Что будем делать? — спросил Гусляев у Казаряна. Казарян лежал на травке у загаженной церкви. Он покусал пресный листочек липы и сказал:

— Будем ждать темноты.

В сумерках приехал Смирнов. Увидев Казаряна, подошел, прилег рядом.

— Что будем делать? — спросил у него Казарян.

— Подождем еще чуток. Из избы никто не выходил?

— Никто.

— Они что там, под себя ходят?

— Чего не знаю, того не знаю.

— Они вас не просекли?

— Был уверен, что нет. А теперь сомневаюсь.

— Могут уйти ночью?

— Больно открыто. Маловероятно.

— Но возможно. Будем брать через полчаса. — Смирнов встал, одернул гимнастерку, подтянул ремень с кобурой, потом опять сел, снял сапоги, перемотал портянки и снова обулся. Был он в своем удобном для черной работы хабэ бэу.

Они шли к избушке, не скрываясь.

— Я первым пойду, — сказал Казарян. Смирнов насмешливо на него посмотрел, ответил:

— Порядка не знаешь. Закупорили-то как следует?

— Не сомневайся.

Жестом остановив Казаряна, Смирнов, стараясь не наступать на грядки, двинулся к избушке. Метрах в тридцати остановился и прокричал:

— Вы окружены! Предлагаю немедленно сдаться!

Избушка молчала. И будто бы не было никого в ней. В наступающей темноте Смирнов разглядывал хлипкое крылечко, черные бревна сруба, два маленьких высоких оконца.

— Предлагаю в последний раз! Сдавайтесь! — снова выкрикнул Смирнов.

Дверь избушки распахнулась, и на крылечко выскочил Стручок.

— Не стреляйте! Не стреляйте! — моляще крикнул он. А они и не собирались стрелять.

Выстрелил сзади Куркуль. Он выстрелил через оконце, когда Стручок уже бежал к Смирнову. Стручок упал, Смирнов, не скрываясь, рванулся к крыльцу.

В дверях он кинул себя на пол и произвел вверх два выстрела из своего громкого парабеллума. В ответ раздался один, потише. Смирнов сделал себя идиотской мишенью, но была тишина, и была тьма, и не было выстрела Куркуля. Смирнов лежал на полу и ждал неизвестно чего. Прибежал Казарян, крикнул с крыльца:

— Саня, ты живой?

Смирновские глаза наконец привыкли к полумраку, и он смутно увидел контур человеческого тела, лежащего на полу.

— Фонарь! — попросил Смирнов, не опуская парабеллума. Гусляев из-за спины Казаряна посветил сильным электрическим фонарем. В его луч попала распахнутая ладонь с лежащей на ней рукояткой "виблея". Смирнов встал, нашарил у двери выключатель и врубил свет.

Куркуль распластался на чернобурках, из которых он сделал себе ложе. Разбросанная выстрелом в рот кровь из затылка темно-красными пятнами украшала серебристый мех. На полу стояли две бутылки водки — одна пустая, другая ополовиненная, и стакан.

— Черт-те что, прямо какой-то Сальвадор Дали, — сказал Казарян и вдруг вспомнил: — Как там Стручок?

— Наповал. Прямо в сердце, — тихо сообщил Гусляев.

— Скот! Скот! — завопил Казарян и ударил труп ногой. Труп безжизненно содрогнулся.

Сидевший под новеньким портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского Сам удовлетворенно откинулся в кресле и веселым глазом посмотрел на Смирнова.

— Что же не весел?

— А собственно, чему радоваться?

— Но и горевать нет причины.