Привал странников

— Люба, чайку. — И увидел Владлена. Недолго моргал, вспоминая. Поинтересовался: — Тебе чего?

— Пять минут для срочного разговора, Николай Александрович.

Пять свободных минут он выкроил для паренька: пока чай готовится, пока чай пьется… Да и настроение хорошее, демократичное. И поэтому предложил:

— Заходи.

Николай Александрович быстро прошел к столу, незаметно перелистал типографским способом изготовленный список для своих сотрудников и, усевшись, сообщил Грекову:

— Слушаю тебя, Владлен. Только покороче. Времени у нас мало.

— Постараюсь. Совершенно случайно от одного общего знакомого я сегодня утром узнал, что против моего школьного друга, молодого, подающего надежды журналиста Александра Спиридонова возбуждено дело. Он один — я подчеркиваю: один! — пресек трамвайный грабеж и обезвредил трех бандитов, вооруженных пистолетом и ножами. Более того, бандит с пистолетом оказался опасным убийцей, которого до этого тщетно разыскивала московская милиция.

— Как это — "обезвредил"? — недоуменно спросил Николай Александрович.

— Нокаутировал, Николай Александрович. Алик — хороший боксер, и именно это теперь ставится ему в вину.

Вошла секретарша, поставила перед Николаем Александровичем стакан темно-коричневого чая:

— Вам пора, Николай Александрович.

Тот отхлебнул из стакана в юбилейном подстаканнике, спросил:

— А ему чайку?

— Сейчас будет, Николай Александрович, — заверила секретарша и вышла. Николай Александрович смотрел на Грекова и соображал. Сообразив, сказал:

— Ты чего стоишь? Садись, в ногах правды нет.

Греков, зная место, сел на один из стульев, что стояли в ряду у стены, и завершил речь:

— Человек, смело вставший на защиту людей, которые подвергаются насилию со стороны уголовного элемента, комсомолец, для которого наши идеалы — превыше всего, оказывается, преступник?

— Ты не очень приукрасил действия своего приятеля? — спросил Николай Александрович.

— Я беседовал по телефону с начальником отделения милиции, которое ведет дело Спиридонова. И он мне зачитал по телефону все материалы, относящиеся к схватке в трамвае. Я излагаю все по этим материалам, тем более, что со Спиридоновым я еще не разговаривал. Да дело сейчас и не в Спиридонове. Главное, что смелый поступок настоящего комсомольца милицейские чинуши пытаются подать как хулиганство.

— И это не главное, Владлен. — Николай Александрович большим глотком ополовинил стакан, вышел из-за стола: — Главное то, что ко времени.

Вошла секретарша, и Греков взял из ее рук стакан в эмпээсовском подстаканнике.

— Николай Александрович, опоздаете, — зловеще предрекла секретарша и вышла.

— Вот что, Владлен, — Николай Александрович, прогуливаясь по ковровой дорожке, посмотрел на часы. — Я сейчас в ЦК, думаю, на час, не более. А ты у меня посиди, чай попей. Когда напьешься, от моего имени срочно вызови редактора газеты. Срочно! Чтоб к моему возвращению был.

— Будет исполнено, — стоя ответил Греков. Стакан он держал как ружье на караул.

Уже в дверях Николай Александрович обернулся:

— Хорошо начинаешь, хорошо! Комсомольский задор, гражданский пафос и человеческая страстность — не последнее в нашей работе. Отмечу тебя, обязательно отмечу, не беспокойся.

И ушел. Греков сел на стул допивать чай. Приказали.

Сергей Ларионов по списку, составленному по рекомендации Вадика Клока, и по собственным соображениям ума шерстил соответствующих марух. Работенка эта была нервная.

Роман Казарян с пареньком отрабатывал Рижскую дорогу. Сколько их, станций от Москвы до Волоколамска! И, на всякий случай, — до Шаховской. На каждой сойди, на каждой в пивную зайди, на каждой с людьми поговори, человечка подбери, фотографию Столба покажи как бы ненароком — кореша, мол, ищу. Маета, как говорит любимый начальник Александр Смирнов.

А любимый начальник с удовольствием рассматривал карту-схему, которую он составил по двум убийствам, когда зазвонил телефон.

— Он умрет, Саня, — сообщил далекий голос Алика.

Пятерка дударей задула в медные. Шестой ударил колотушкой по старческой коже огромного барабана. Начался траурный, шопеновский марш. У подъезда выноса тела ждала оживленная кучка старух. Немолодые приятели вынесли крышку гроба, а гроб несли молодые.

— Еврей? — заглянувши в гроб, вопросительно поделилась с товаркой своими соображениями одна из старушек. Товарка тоже глянула и не согласилась:

— Не-е! Верно татарин!

И все стало на свои места. Ушел накат рыданий, который спазмами навалился на Алика во время выноса гроба из квартиры, и он увидел старушек, полуторку с откинутыми бортами, зеленый двор и детей, игравших в песочнице. Носом убрал слезы из глаз и взял под руку тихо плачущую мать.

— Давай гроб сюда — зычно распорядился с полуторки председатель профкома завода, который строил перед уходом на пенсию Иван Павлович Спиридонов. Уважил завод, уважил: и полуторку прислал, и ограду к могилке, и представительную делегацию из четырех человек.