Привал странников

Казарян подождал, пока он вытрет слезы, сопли и высморкается. Геннадий все это проделал при помощи довольно чистого носового платка.

— И с Романом Петровским по кличке Цыган тоже не встречался?

Надо же, вроде бы успокоился, а тут снова зарыдал. Хлипким оказался отпрыск богатырского рода Иванюков. Казарян напомнил о главном:

— Ты не рыдай, ты дело говори.

— На второй день, как я вернулся, он меня прихватил, — вытерев слезы, начал повествование Геннадий. — У дома нашего поджидал. Велел к Стручку идти, чтобы тот Васина разыскал. А Васин еще не приехал. Потом он мне задание дал. Сходить по одному адресу и записку передать.

— Кому?

— Да бабке какой-то!

— Адрес, адрес, Гена!

— В Ростокине это. Второй Ростокинский тупик, дом шесть, квартира девять. Евдокия Григорьевна.

— В записку-то заглянул?

— Я чужих писем не читаю.

— Кому записка?

— Колхознику. Чтобы десятого, в три часа, у пивной на площади Борьбы был.

— Как поддерживаешь связь с Цыганом?

— Когда ему надо, он ко мне приходит.

— И опять ты мне врешь, Гена. А я предупреждал: врать не надо. Ты ведь вчера с ним у Киевского вокзала встречался. В двенадцать часов. Так как вы поддерживаете связь?

— Через два дня на третий я должен быть у входа в метро на определенной станции по Кольцевой. Следующая встреча — через одну станцию. И там прогуливаться. Когда ему надо, он найдет, сам ко мне подойдет.

— Значит, очередная встреча у вас послезавтра, в двенадцать, у Серпуховской?

— Да.

— Все-таки мы с Тимофеем Филипповичем кое-что из тебя выбили. Казарян поднялся со стула. — Послезавтра пойдешь на свидание с Цыганом. А до этого носа никуда не высовывай. И не открывай никому. Даже Стручку. Запомнил?

— Запомнил, — еле выдавил Геннадий.

— Не слышу!!! — взревел Иванюк-старший.

— Запомнил, — уже громче повторил Геннадий.

— Если что, башку отверну, — пообещал заботливый отец.

— Тимофей Филиппович, вы остаетесь дома? — спросил Казарян.

— Нет. На работу надо обязательно. Дел по горло.

— Вы меня подбросите?

— С удовольствием.

— Будь здоров, Гена, — пожелал Казарян и направился к дверям. Вежливо пропустив Казаряна вперед, Иванюк-старший повернулся к младшему, провожавшему их, пригрозил:

— Смотри у меня, Гена!

У открытого бокового оконца "опель-капитана" уже стоял какой-то веселый молодой гражданин и рассказывал что-то уморительное неотразимой шоферше.

— Позвольте, товарищ, — Иванюк довольно невежливо отодвинул гражданина в сторону, открыл дверцу, уселся на переднее сиденье и стал неотрывно глядеть вперед. Сзади пристроился Казарян. Аккуратненько взяли с места.

— Будь осторожна, моя любовь! — пропел им вслед веселый гражданин.

— Пристал, нахалюга, — объяснила происшедшее с ней шоферша. Пассажиры молчали. Только на Садовом Иванюк спохватился:

— Куда вас доставить? — спросил он у Казаряна, полуобернувшись.

— Крючок вам небольшой придется сделать. На Ярославское шоссе.

— О чем речь? Марина, действуй!

Марина действовала. У Колхозной "опель-капитан" сделал поворот и попер по Первой Мещанской. Попрыгали на трамвайных линиях и выкатили к Рижскому вокзалу. На Крестовском мосту Иванюк спросил:

— Курс на Ярославском?

— Село Алексеевское.

…А вот и село. Остановились. Казарян сказал:

— Ну что ж, поблагодарим шофера.

— Отличный работник! — неизвестно чему обрадовался Иванюк.

— Ца, — поправил его Казарян.

— То есть? — не понял тот.

— Шофер она действительно шофер. Но не работник — работница. Отличная работница! — Казарян поймал шофершин взгляд в зеркальце и подмигнул ей.

Он долго блуждал среди стандартных двухэтажных домов, пока не нашел искомый. Таких домов, да еще бараков в конце двадцатых — начале тридцатых годов было построено по Москве великое множество. Наспех сколоченные из досок, без всяких удобств, двухэтажные двухподъездные домики были задуманы как временные — на три-четыре года — жилища. Вышло по-иному. Они стояли третье десятилетие.

В подъезде резко пахло мочой и помоями. В коридоре второго этажа, где тоже не благоухало, Казарян отыскал девятую комнату и постучал.

— Чего надо? — нелюбезно спросил из-за двери прокуренный женский голос.

— Не чего, а кого, — уточнил Казарян. — Вас, Евдокия Григорьевна.

— Кто такой? — диалог продолжался при закрытой двери.

— Из милиции я буду, — отрекомендовался Казарян и резко толкнул дверь: надоело препираться.

А дверь распахнулась — не заперта была. Посреди сильно заставленной комнаты стояла худая женщина лет пятидесяти с папироской в зубах.

— Я из милиции, — повторил Казарян. — А милиционеры любят при разговоре в глаза глядеть, а не через дверь перебрехиваться. — Казарян огляделся. — Курите? Значит, и мне закурить можно?

— Кури, — равнодушно разрешила дама с папироской.

— Тогда я сяду. — Казарян сел, а Евдокия Григорьевна не садилась: стояла и смотрела, как он закуривает.

— Играешься, милиционер. — И догадалась — почему: — Молодой еще, не надоело.

Тут нахрап не пройдет. Казарян затянулся "Примой" и спросил очень просто:

— Я так думаю, вы по мокрому делу проходить не хотите?

— Давишь? Не так, так этак. Что нужно-то?

— Нужно-то? Нужно местонахождение Николая Самсонова, у которого вы почтовый ящик.