Привал странников

Смирнов отпустил Дениса и обернулся. Молодой человек с приятным малозначительным лицом, в идеально сидящем на нем светлом, в тонкую полоску костюме благожелательно смотрел на него. Смирнов медленно сполз с высокого стульчика, а Денис пояснил:

— Гражданин выпил лишнего и буянит.

— Подробнее, — предложил изложить молодой человек.

— Обвиняет меня в каких-то непонятных грехах, ругается непристойно, руки распускает. Вы же сами видели.

Молодой человек извлек из нагрудного кармана опять же красную книжицу и сказал, сочувствующе глядя Смирнову в глаза:

— Пройдемте, товарищ.

Товарищ Смирнов обернулся к Денису и пообещал:

— Мы еще увидимся, Денис.

Они пошли. Они шли длинным коридором до тех пор, пока молодой человек не сказал, тронув сзади Смирнова за плечо:

— Сюда, пожалуйста.

Уютный такой закуток — кабинет в миниатюре. Столик, стульчик, два креслица. Молодой человек прошел за столик, сел на стульчик и, жестом пригласив Смирнова в креслице, представился и приступил к своим служебным обязанностям:

— Капитан Покатилов. Будьте любезны, удостоверение личности. Паспорт или что-то, объясняющее, кто вы и что вы.

Уже сидящий в креслице Смирнов без сопротивления протянул капитану Покатилову свой сафьяновый документ. Капитан с видимым удовольствием осмотрел толстенькую книжицу, сперва снаружи, потом заглянул внутрь. Наметанным глазом сверил фотографию с оригиналом, закрыл книжечку и обаятельно улыбнулся.

— Солидный документ, коллега.

— Какой дали!

— Неудобно мне, Александр Иванович, вам, именно вам, нотации читать, но, к сожалению, приходится. Не стоило бы здесь, в гостинице, в присутствии иностранцев, дискредитировать звание почетного милиционера.

— Чем это?

— Извините, но от вас — как из бочки…

— Господи, ничего не изменилось! Один мой друг, самый давний и близкий друг, лет двадцать пять тому назад сформулировал жизненный закон, которым следует руководствоваться любому непривилегированному гражданину нашей страны. Звучит он примерно так: если я хоть чуть-чуть выпивши, то в отношениях с милицией труслив и беспринципен. Он прав, капитан Покатилов?

— А вы шутник, Александр Иванович, — заметил капитан Покатилов и снова раскрыл смирновскую книжечку. — Никак не разберу, кем подписано ваше удостоверение.

— Чурбановым, капитан. Чурбановым.

— Да-а… Прискорбный факт, не правда ли, Александр Иванович?

— То, что произошло с Чурбановым, капитан?

— Опять шутите, опять шутите. Прискорбный факт в том, что ваши заслуги перед милицией оценил государственный преступник Чурбанов.

— Намекаешь на то, что никаких заслуг не было?

— Да ни на что я не намекаю. Просто размышляю.

— У меня еще одно удостоверение имеется. На орден. Подписано Председателем Президиума Верховного Совета СССР Леонидом Брежневым.

— А Лаврентий Павлович вас никак не отмечал?

— Ох, если бы не закон Спиридонова! Сказал бы я тебе, капитан…

— А вы скажите. Мы ведь вдвоем.

— Но разговорчик-то ты пишешь? У меня слух хороший, а твой магнитофон — плохой, потому что шумит. Старый.

Капитан Покатилов засмеялся, вышел из-за стола и сказал пенсионеру Смирнову:

— Пойдемте. Я вас провожу до выхода.

Опять пошли по коридору. К лифту. Не оборачиваясь к идущему сзади Покатилову, невинно спросил:

— Бармен Денис — дружочек твой?

И на этот раз капитан не ответил. Посмеялся только опять.

Леню Махова побеспокоить бы. Но отдыхает сыщик. Пусть себе отдыхает. Заслужил. Смирнов сорок восьмым доехал до Сретенских ворот, по Рождественскому бульвару спустился к Трубной и на тридцать первом двинул к Остоженке. Петровский, Страстной, Тверской, Суворовский, Гоголевский скромное бульварное полукольцо. Ни привлекать, ни завлекать, ни отвлекать, — так, деревца да дома в кривой рядочек. Что же вы делаете с ним, московские бульвары? Ни обид от невысказанной только что гордыни, ни болезненной жажды поиска, ни горечи прожитого, ни обвального страха перед тем, что осталось жить самую малость… Он и Москва. И нет никого. И нет ничего. А есть непоколебимая вера, что это навсегда: он и Москва.

Сразу прошел к пепелищу. Мальчишкам было хорошо: дверь была открыта. А теперь, когда все сгорело к чертовой матери, вход законопатили как следует — двухметровыми дефицитными новыми досками. Крепки задним умом отцы района. Ох, крепки! Смирнов погулял вокруг пожарища — примеривался. Не прорваться среди бела дня, заметят, изобличат, разгневаются. Виноватым за все сделают, потому что крайне необходим в данном случае кто-нибудь виноватый.

Смирнов головешкой по новой доске написал "Саша" и отправился домой. По пути все принюхивался к себе — ходил, пылился, потел предостаточно. Как немолодой уже человек, он более всего опасался, что окружающие могут почувствовать запах старой псины, исходящий от него.

Под душем как следует помылся с мылом. Переоделся в свежее и уселся перед балконом. И скучно что-то стало. Набрал казаряновский телефон.

— Ты что делаешь, Ромка?

— Дрова рублю! — злобно отозвался в трубке Казарян.

— Бросай колун, езжай ко мне, — приказал Смирнов.