Привал странников

В начале крутого спуска к неохватной воде хранилища стояла вилла, окруженная низким кирпичным бордюром и высокой, хорошо постриженной живой изгородью - туя, что ли?

- Все, как у больших: плоская крыша в двух уровнях, солярий, вольные террасы... Калитка была открыта, и дверь на террасе, ведущая в дом, распахнута на обе створки.

Господи Иисусе, чудно под Москвой,

В Рузе и Тарусе, в дреме луговой,

- ни с того ни с сего прошептал напамять Алик.

А все же он прав, наверное. Сбегало к редким кущам у воды покатое поле (вилла была здесь единственной), по утреннему безветрию ртутно блестела неподвижная, почти твердая на вид, обширная вода, вертляво висела птичка в вышине, через одинаковые промежутки издавая мирные визги, а в промежутках тихонько звенел насекомый люд, наполняя этим звоном все вокруг. Чудно под Москвой.

Постояли недолго и пошли вдоль розовых кустов к террасе, к дверям, к входу и выходу.

В громадном холле-гостиной с камином и обшитыми темным деревом стенами, в мягком и глубоком кресле сидел Владлен Греков. Был он бос, небрит и пьян, но, как всегда, элегантен: свежайшая рубашка от Тиффани расстегнута с той мерой небрежности, которая определяет привычность ее ношения, а белейшие брюки, частично, вместе с босыми ногами, покоившиеся на столе, были неотрывной частью тела их владельца.

Нет, он не был пьян, он просто очень много выпил.

- О, явились! - почти радостно приветствовал их хозяин виллы, не меняя позы. - Значит, опередил ты меня, Саня; а я здесь сидел, на чудо надеялся. Выпить хотите?

И неудобно потянулся за бутылкой коньяка.

- Не суетись, - сказал Алик. - Пить с тобой мы не будем.

- Зато я буду, - ответил Греков.

- Ради чего ты, скот, меня убивал? - подал наконец голос Смирнов.

- Ради того, чтобы жить самому, чего ж тут непонятного? - Греков отхлебнул из стакана порядочно и только тут заметил несообразное. - Да вы что стоите? Садитесь, в ногах правды нет.

Делать нечего, сели. Смирнов - в кресло, а Казарян с Аликом - на пуфики.

- Красуешься, подонок, - сказал Казарян. - Перед собой красуешься!

- А что мне остается делать? - Греков отхлебнул еще раз и поставил стакан на стол. - На колени перед вами валиться, прощения просить? Не буду. Даже, если бы вы захотели, вы ничем не можете мне помочь. А за так я на колени ни перед кем не встану.

- А не за так встал бы? - спросил Алик.

- Обязательно и с удовольствием. Ба! - Греков энергично растер опухшие веки. - Как все хорошо было совсем недавно!

- Даже тогда, когда ты приказал свалить трупы в яму и залить их бетоном? - тотчас спросил Смирнов. Этому вопросу Греков обрадовался, как дитя:

- Тогда было совсем хорошо! Концы в воду, и я чист перед народом и партией! Но одна ошибка, слабинка одна, и все к чертовой бабушке.

- Слабинка-то твоя в чем? - тактично допрашивал Смирнов.

- Глебушку Ферапонтова пожалел, - признался Греков.

- Глеба пожалел? Ты не Глеба пожалел, кого ты вообще-то жалеть можешь! - ты канал основных своих поступлений пожалел, - презрительно сказал Смирнов. - Как говаривали мои клиенты, жадность фрайера сгубила.

Греков допил то, что было в стакане, и снова наполнил его, опять полюбовался цветом, полюбовался, полюбовался, поставил на стол и признался:

- И, конечно же, фатальная невезуха. Я ведь это местечко, Алька, на твоем новоселье с балкона присмотрел, так, на всякий случай. А когда понадобилось, вспомнил. Кто знал, что Смирнов к тебе в гости приедет!

- Послушай, Влад, - начал Алик, - если бы тебе все сошло, ты бы мог вот так спокойно, комфортно существовать, радуясь жизни, наслаждаясь жизнью?

- И еще как! - с тоской по недостижимому признался Греков.

- Какая же ты гнусь! - сказал Алик и встал с пуфика.

- Ну да, гнусь! - Греков тоже поднялся. - Жила-была гнусь. Она родилась в стерильной колбочке, развилась там до полной гнусности, вылетела в прекрасную чистую жизнь и стала творить свои гнусные дела. Так, что ли? Нет, дорогие мои сограждане. Чего я хотел в этой жизни? Местечко, чтобы жить безбедно и для собственного удовольствия слегка командовать. Но такое местечко всегда находится далеко и высоко, и, чтобы до него добраться, приходилось кое-что предпринимать. Начальство любит, чтобы его хорошо встречали, начальство любит, чтобы его хорошо принимали, начальство любит, чтобы его хорошо провожали. Я встречал, принимал, провожал их даже не как начальников, а как глав государств, и это им чрезвычайно нравилось. Наивные, как бы не от мира сего, они просто не знали, что на все это расходуются большие деньги. Да, ко всему прочему, они и подарки любили, очень любили, я им и подарки делал, дорогие. Они принимали, и поэтому я все ближе и ближе подходил к заветному местечку. Остается неясным одно: откуда я брал большие деньги? Догадайтесь!

- Ерничаешь. Шуткуешь. Надеешься еще, значит, - оценил грековский монолог Смирнов.