Привал странников

Благодать! И солнышко вечернее не печет, и легкий ветерок норовит под рубашку забраться, чтобы человеку удовольствие доставить, и куры квохчут у соседей успокаивающе, и острые стрижи, мелькая над головой, визжат от радости жизни. Смирнов, постанывая от желания как можно скорее сделать это, осторожно рухнул в высокую, в пол человеческого роста, уже колосящуюся траву.

– Может, в гамаке устроитесь, Александр Иванович?

– Да нет, мне на земле хочется, – Смирнов со спины перевернулся на бок и вдруг понял, что его беспокоит. – Алексей, а почему у тебя участок такой запущенный? Ни грядок, ни дорожек, ни сада настоящего. Лень руки приложить? Это я в продолжение разговора о россиянах.

– Я не рукастый, я – головастый, – отшутился Алексей. – А если серьезно, то мне так больше нравится. У матери за домом и грядки, и деревья фруктовые.

– Чем же ты здесь целыми днями занимаешься?

– Думаю.

– Ишь ты! И что надумал?

– К сожалению, пока ничего.

– Твое время пришло, Леша. Кооперативы, индивидуально-трудовая деятельность, аренда.

– Не доверяю я пока еще нашему государству. Сегодня разрешило, завтра запретило. По горячке в кооперативном ажиотаже рвать куш как можно больше и тут же линять бесследно – противно. Строчить портки модные, как Венька, скучно. Кстати, вы у Веньки мой адресок раздобыли?

– У него, – подтвердил из травы Смирнов. Алексей же продолжил:

– Вот говорят, социализм создает условия для развития всех способностей человека. А предпринимательство? Разве это не человеческая способность? Я ведь знаю, что я могу, что умею сделать такое, к чему из тысячи не способен ни один. Я – предприниматель. Дайте мне на откуп, допустим, ремонт радиои телеаппаратуры, положите какой угодно, в меру разумного, конечно, процент отчисления в казну, но только не душите инструкциями и проверками, и я вам такой сервис организую, что и Япония ахнет.

– Кто тебе мешает телеателье открыть?

– Мелочовка. Мне масштаб нужен. – Алексей присел рядом со Смирновым. – Что вы душу мотаете, Александр Иванович! Давайте о деле.

Смирнов достал из кармана фотографию и протянул Алексею.

– Мастер спорта по дзюдо Андрей Глотов, – только глянув, определил Алексей. – Ныне бомбардир из дорогих. Кличка Живоглот. Только и всего, Александр Иванович?

– Мне сегодня один пьяный фразочку сказал. А звучит эта фразочка так: "Мы и мертвыми возвращаемся". Напомнила мне эта фразочка тот давний разговор с тобой.

– Так, значит, Живоглот в лагере строгого режима помер?

– Помер, а потом ожил. И жил до тех пор, пока я его, не хотя этого, кончил. Насовсем.

Алексей еще раз посмотрел на фотографию:

– Спи спокойно, Живоглот. Вас интересует, каким образом он помер, а потом опять ожил? Выкупиться он, конечно, не мог. Не было у него таких денег, да и быть не могло.

– А какие деньги на это нужны?

– Миллион, – легко назвал сумму Алексей.

– Не смеши меня, Леша.

– Вот и тогда смеялись, Александр Иванович, когда я вам сказал, что заключение для очень богатого человека – не наказание, что богатые в лагере умирают для того, чтобы ожить на свободе. Назвали все это блатной легендой. Что же касается Живоглота, то его, видимо, в команду присмотрели.

– Что за команда?

– Есть, говорят, такая команда на Москве, которая никого не боится.

– А кто все это делает? С лагерем?

– Кто – не знаю, а через кого – знаю.

– Ну, хотя бы через кого?

– Через самого богатого человека в Москве. Вот и все, что могу сказать.

– Я тебя очень прошу, Леша.

– Я, Александр Иванович, вам по гроб жизни благодарен за то, что отрубили меня тогда от вонючей уголовщины. Хотя, как я понимаю, могли прицепить к делу. И выглядело бы эффектно: как же, известный комбинатор-махинатор заодно с грабителями. Вы – справедливый и добрый человек. Но ничем не могу вам помочь.

Смирнов молча поднялся и направился в дом. Нацепил сбрую, влез в куртку. Алексей наблюдал за ним от дверей. Смирнов прошел мимо него, как мимо столба, буркнул на ходу:

– Будь здоров. – И похромал к калитке.

Пастухи пригнали коров с луга. Неторопливо вышагивая, коровы двигались по Второй Социалистической, глухо звеня жестяными цилиндрическими колокольцами и заглядывая за заборы. К машине не подойдешь. Смирнов стоял, ждал. Неслышно подошел Алексей, спросил сзади:

– Вы что, опять служите?

– На общественных началах.

– Мой совет: не лезьте в это дело, Александр Иванович.

– Уже влез, – ответил Смирнов и шагнул за калитку – коровы прошли.

Кончался день, и дороги опустели. В такое время за рулем – одно удовольствие. Держишь спокойные восемьдесят, посматриваешь по сторонам, неторопливо думаешь о мелочах. Насвистываешь самому непонятное – есть в жизни милые радости.

К Москве Смирнов подъезжал, когда уже изрядно стемнело. По необходимости включил подфарники и приборную доску. Доска засветилась домашним светом, и в салоне "Нивы" стало уютно, как дома. От поздних сумерек, от уюта пришла усталость. Окончательная, за целый день, требующая ночного отдыха.

Домой, домой. К расслабке, к креслу, к крепкому чаю. Триумфальная арка, гостиница "Украина", Новый Арбат, "Прага", Суворовский бульвар.