Привал странников

Очнулся он, когда его, как мешок, волокли к балкону. Не волокли волок. Человек, беспрерывно матерясь шепотом, тащил его по паркету за воротник рубашки одной рукой. Попал, видно, Смирнов, попал.

Смирнов скользил по полу, туго соображая. Палки в руке не было. Теперь только одно: сохраниться, сохранить силы на последнее. Не сопротивляться пока, не сопротивляться. Человек втянул его на балкон, наклонился над ним и тихо спросил:

– Оклемался, падло?

За грудки поднял Смирнова, приставил к стене. Смирнов понял, что сейчас будет, и как мог напряг брюшной пресс. Человек с левой, всем, чем мог, ударил его в солнечное сплетение.

Теперь согнись и мягко ползи по стене – пусть думает, что попал. Смирно безвольно сел на пол. Человек за грудки вновь поднял его и заглянул в глаза. Они знали друг друга, они узнали друг друга. Удовлетворенный увиденным, человек сказал:

– Ну а теперь, полковник, пора выходить в открытый космос.

Пора, солдат, он прав, пора! Смирнов кинул свою девяностокилограммовую тушу на человека, ударил его позвоночником о железные перильца балкона, подсев, перекинул за ноги податливое в шоке чужое тело через балконное ограждение и сел на кафельный пол.

В открытый космос вышел не он, вышел другой, чье тело издало несильный звук, встретившись с землей.

Смирнов метнулся к входной двери – закрыть, закрыть как следует. Закрыл на все замки и опал, сполз вниз на преддверный пыльный коврик. Нос намокал внутри и снаружи – от слез, от пота ли? Смирнов шмыгнул влажным носом, привалился к двери и закрыл глаза.

Сколько он так сидел – ему неизвестно. Открыл глаза потому, что изменился световой режим: из дверного проема столовой легла на коридорный пол жесткая полоса нестерпимо яркого света. Электричество врубили. Он встал, включил дополнительно и верхний свет, включил лампочку в прихожей, включил лампочку в коридоре.

Решился наконец: выйдя на балкон, посмотрел вниз.

Не было там ничего: ни толпы, ни кареты "скорой помощи", ни разбитого падением тела. Вполне сносно освещенный окнами тротуар, чуть дальше скверик, еще дальше – пустые сгоревшие дома. Смирнов решительно направился на кухню, достал из холодильника початую бутылку водки, кривой пупырчатый огурец, а из шкафа – стакан. Налил полный, не отрываясь, принял его и, закусив несоленым огурцом, стал ждать, когда в желудке уляжется доза. Дождался и пошел в столовую искать.

Палку нашел сразу: она была на виду. А штуку, которой ему хотели проломить башку, обнаружил после долгого ползания на четвереньках под телевизионным столиком.

Нет, не проламывать башку должна была эта штука. Отключать без следов. Добротно и изящно исполненная резиновая короткая дубинка со свинцовым стержнем внутри.

Смирнов сел в кресло, положил дубинку на журнальный столик, придвинул к себе телефон, но звонить медлил, ожидая водочного удара. Снизошло-таки: обнаружился добрый костерок в желудке, отпустило напряженные мышцы живота, сладостно загудели суставчики.

Он набрал номер, долго слушал длинные звонки и сказал в ответ на хриплое – со сна – казаряновское "да":

– Ты мне нужен, Рома.

– Ты знаешь, который сейчас час?! – закричал возмущенный Казарян.

Смирнов глянул на часы. Было без двадцати минут час. Ответил:

– Знаю.

– Пьяный, что ли? – уже миролюбиво поинтересовался Казарян.

– Рома, моя машинка у тебя далеко запрятана?

– Так серьезно, Саня?

– Да.

– Буду через полчаса. Жди.

– И с машинкой, – распорядился Смирнов.

Через полчаса он спросил у закрытой двери:

– Кто?

– Открывай, Саня, – ответил неподражаемый казаряновский голос. Смирнов открыл, и в прихожую ввалился оживленный, энергичный, успокаивающий Роман:

– Ну, что тут у тебя?

…После того, как он в подробностях узнал, что у Смирнова, они сидели в креслах, и Казарян небрежно вертел в руках резиновую дубинку. Повертел, повертел, положил на журнальный столик, заломил за спину правую свою руку, и, задрав куртку, вытащил из-под ремня хорошо упакованный сверток:

– Держи.

Смирнов, щелкнув резинкой, размотал пластиковый пакет, гремя вощеной бумагой, раскрыл непонятное, в промасленной тряпке, раскинул на столе тряпицу и обнаружил пистолет с пятью снаряженными обоймами. Родной свой парабеллум, принесенный им в сегодняшний мир с той войны.

– С ним спокойнее, – признался Смирнов и, виновато улыбнувшись, стал тщательно обтирать тряпкой свою машинку. Ствол, рукоять, обоймы.

– Уж куда как спокойнее! – проворчал Казарян. – Теперь нам бы догадаться, зачем тебя убивают.

– Яснее ясного. "Привал странников".

– Это – повод, Саня, а причина? Ну, что тут особенного? Посуществовало недельку кооперативное кафе, оказалось нерентабельным и закрылось.

– Рентабельность не неделькой определяется. Но для чего-то оно существовало – вот это я и хочу знать.

– Знание – сила, – согласился Казарян. – Страшная сила. Выходит, ты хочешь знать такое, что лучше этого и не знать.

– И, значит, такое скверное, что для сокрытия этой скверноты без колебаний идут на убийство.

– Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Не нравится мне эта детская игра, Саня. Ох, не нравится!