Привал с выдернутой чекой

«И в чем же моя-твоя провинилась?» – гадал я, пока ротный пребывал в раздумьях. Не видя за собой никакой особой вины, я тем не менее говорил спасибо нашему отрядному психологу. Хорошую он нам соломку постелил, раньше бы Белов на меня еще с порога орать начал, а сейчас сидит, думу думает. Слов печатных, наверное, подобрать не может. И все-таки в чем же моя вина? Вроде бы ничего такого с утра не было. Или было? Бойцы что-нибудь набедокурили, а я и не знаю? Да вроде бы все на виду находились. Уж быстрее бы начинал, что ль? Что тянет? Все нервы поистрепал. Или как там моя бабушка говорила: «Все жилы вытянул»? А ротный еще раз так жалостливо на меня посмотрел, вздохнул и заговорил.

– Виктор Петрович, тут такое дело, даже как и начать, не знаю. – Сказав эту вступительную фразу, он замолчал, а у меня сердце аж захолонуло. Что ж такого у нас произошло, что ротный к разговору приступить никак не может? О, блин! Точно что-то с бойцами случилось. Что-то очень серьезное. И что меня теперь по такому случаю ждет – выговор или увольнение? А Белов все молчит. Да задолбал он тянуть!

– Товарищ майор, – не выдержал я. – Что случилось-то, блин?

– Вот опять! – Белов всплеснул руками.

– Что опять? – Я не понял сути возгласа.

– Виктор Петрович, я все понимаю: упали вы там и прочее, на волосок от смерти были, тут же бой, стресс, с которым не всякий справится, но с другой стороны – у нас что, раньше стрессов меньше было?

– Ну-у, – протянул я задумчиво, были у нас стрессы, не поспоришь. Конечно, этот стресс – всем стрессам стресс, особняком стоит, но сказать, что раньше наша нервная система пребывала в полной безмятежности, значит крепко погрешить против истины. – Ну, бывало.

– Вот именно, бывало, и я так считаю, – прямо даже повеселел ротный. – Тогда скажи на милость, пожалуйста: почему со стороны первой группы такое постоянное неоправданное применение ненормативной лексики?

И это что, все, из-за чего он меня вызвал, или я чего-то не знаю? Не догоняю, так сказать? Может, министр обороны приказ по матерщине издал? А теперь с проверкой едет? Но вообще-то приказы положено доводить до личного состава. И в списке доведения расписываться тоже. Бред какой-то! А майор Белов продолжал гнуть свою линию.

– Времени прошло достаточно, – справедливо заметил он, – пора и честь знать. Если коротко, то с ненормативной лексикой пора бы вам уже заканчивать!

Я сглотнул: издевается он или нет? И как выражается: «ненормативной лексикой»! Не мат и не нецензурщина, а «ненормативная лексика»… Я, наверное, раскрыл рот или как-то по-другому выглядел глупо, по-идиотски, но тот интерпретировал мою ошеломленность по-своему, потому как пошел на попятную.

– Я ни в коем случае не настаиваю! – заявил он. – Каждый волен выбирать сам, как ему разговаривать. – Это, я так понимаю, он, прежде чем продолжать, меня в своей толерантности заверил. – Говорить – одно из немногих естественных прав человека. Но, с другой стороны, язык наш гробить и засорять не надо! – «Не надо» он произнес твердо, почти жестко, в общем, как обычно. Почти как прежде.

Я согласно кивнул. А майор Белов продолжал:

– Сам не хуже меня знаешь – это американские спецслужбы нам культуру ненормативной лексики чуть ли ни как национальную идею втереть пытались. И все к тому шло, что на русском языке, по всей видимости, вскоре и разговаривать стыдно стало бы. И, соответственно, его место в культурном общении занял бы какой-то другой.

– Какой же? – с улыбкой уточнил я, предполагая, что сейчас скажет «китайский».

– Да тот же английский. – Как выяснилось, я не угадал. – А нет языка – нет народа, и страны, в которой он обитал, тоже нет. Каждый бы по своим уголкам разбежался. И без того Украина с Белоруссией чуть не откололись.

Я хмыкнул: насчет Украины он погорячился, да и относительно Белоруссии еще вопрос, что через двадцать лет будет.

– Вовремя опомнились.

Это он о чем? Точно приказ вышел, надо будет поспрашивать. Не сейчас, попозже, тихой такой сапой, а то вдруг я расписался, а даже не глянул? И я на всякий случай согласился:

– Вовремя.

– Теперь нормально разговаривать научились. Гидру в зародыше задавили. – Честно, я балдел: «Нормально разговаривать научились». И это мне сказал наш ротный майор Белов – первый в отряде дебошир и матерщинник? Как подменили человека! А нас всего-то несколько часов и не было!

– Что, теперь ни-ни? – Я растянул улыбку до ушей, всеми силами изображая, сколь несерьезен мой следующий вопрос. Мол, я все понимаю, но не могу удержаться, чтобы не подурачиться. – И что, теперь за мат расстрел и конфискация?

Ротный тоже улыбнулся, шутка ему понравилась.

– Ты, Виктор Петрович, пойми: я не ратую за полный запрет. Ненормативная лексика имеет право быть. Это не обсуждается. Даже природой можешь восхититься, только сумей это сделать так, чтобы красоту природную подчеркнуть, а не испортить.

«А ведь красиво излагает, – подумалось мне, – складно!»

А ротный продолжал разглагольствовать: