Притвориться ее боссом (СИ)

— Есть запрещенные вещи? — безэмоционально осведомился охранник. — Наркотики, алкоголь, табак? — начал перечислять.

— Нет.

— Средства связи и ноутбук?

Я нехотя достал телефон из кармана и положил на стол.

— Деньги и драгоценности? — продолжал монотонно, делая отметки в своем списке.

Я выложил бумажник и снял часы с запястья — судя по их цене, они та еще драгоценность.

— Оружие?

— Холодное или огнестрельное? — уточнил я, изрядно утомившись. Охранник медленно поднял голову, лицо его сохраняло то же выражение. Чувство юмора ему было незнакомо. — Нет, — серьезно ответил.

Он снова опустил голову, сделал запись в бланке и потом протянул мне:

— Подпишите.

Я не глядя черканул и вернул обратно. Охранник убрал его в папку.

— Следуйте за мной, — повел меня по коридору. — Запрещено что-либо передавать заключенному, запрещено что-либо принимать от заключенного, — начал зачитывать правила.

У дверей комнаты для свиданий он обернулся ко мне:

— Есть вопросы?

— Нет.

Тогда он отпер замок и мы вошли внутрь. В центре стоял длинный стол с перегородкой в виде решетки. На другом его конце сидел сгорбившийся старик, лишь малость напоминающий моего отца. Он поднял опущенную голову и увидел его потухший усталый взгляд. Ужаснулся от того, насколько он состарился. Из него словно ушла вся жизнь.

Охранник занял свое место в углу комнаты:

— Можешь сесть, — подсказал, замер, не решаясь подойти.

Я отодвинул стул с противным скрежетом металлических ножек по плитке и оказался лицом к лицу с отцом.

— Здравствуй, сынок, — прохрипел он. — Я много лет ждал, когда ты придешь. Думал, умру, так и не дождавшись.

— Не хотел тебя видеть, — не стал юлить. Я проделал долгий путь не ради того, чтобы вести светские беседы.

— Понимаю, — покаянно склонил голову. — Но все равно рад, что ты здесь. Последний раз, когда я тебя видел, ты был угловатым мальчишкой, а теперь — совсем взрослый. Женат? Дети есть?

— Нет, — бросил как обвинение, буд в это только его вина. — Боюсь быть паршивым отцом и мужем, у меня был дурной пример.

— Дети всегда превосходят родителей: тебе не обязательно повторять мои ошибки.

— Уж постараюсь по пьяной лавочке не зарезать жену на глазах у собственного сына, — зло выплюнул я.

Отец побледнел, будто каждое мое слов как пощечина. Точно он забыл, что совершил, а внезапно обрушил на него жестокую реальность.

— Ты имеешь право злиться, — наконец он взял в себя в руки. — Я тоже злился. На себя, на судьбу, на жизнь.

— Лишь злость? — горько усмехнулся. — А как же чувство вины и раскаяние?

— Потом настал и их черед, муки совести не отпускают и сейчас, — снова принял вид смиренного послушника. — Ты же помнишь, я много пил. Алкоголизм это болезнь, и я не пытался лечить ее. В конце концов она разрушила меня. Сейчас я это понимаю. Тогда я не мог поступать иначе.

— Например, не избивать нас с матерью в пьяном угаре?

— Не мог, — так же простодушно, как сердобольный мужик, что вызвался помочь на дороге. — Как и твоя мать не могла закончить это и раз и навсегда и уйти.

— Хочешь сказать, она сама виновата!?

— Не виновата, — противоречил сам себе, только путая меня, — она тоже не могла поступить по-другому. Она была созависимой. Пыталась спасти меня, винила себя, если я срывался, отказывалась признавать проблему.

Пространственные философские размышления только раздражали, и были так далеки от жизни здесь и сейчас.

— Ты, ***ять, психологом заделался? Начитался книг по психологии, мотая срок? Значит, мои родители не здоровые неадекватные люди, которые превратили мою детство в кошмар? И теперь, когда ты просветился и на тебя снизошла благодать, я должен понять и не держать зла?

Не в пример мне, отец сохранил спокойствие, будто давно примирился со своим преступлением и сегодняшним положением.

— Случившегося не исправить, и я несу свое наказание. Хочу лишь одного, чтобы ты простил меня.

— Я пытался, правда пытался, — устал с ним спорить. — Хотел отпустить прошлое, забыть ту жизнь и начать все с чистого листа. На сегодняшний день я могу позволить себе любую машину, любую недвижимость, любую женщину. Но какой от этого прок, если я просыпаюсь ночью от кошмаров? Если я не могу поделиться всем этим с матерью? Если я не могу получить от нее поздравление с днем рождения? Если я лишился ее любви и заботы. Какой прок от прощения, если я остался сиротой при живом отце?

Отец потянулся ко мне руку, но бросил взгляд на охранника за моей спиной и сцепил руки в замок.

— Это больно слышать, но у Орловых тебе было лучше, чем в наше семье. Я следил за твоей жизнью, они писали мне обо всех твоих успехах. Сынок, я люблю тебя и горжусь тобой.

Вот как, оказываются, поступают любящие отцы — отправляют в чужую семью. Это стало последней каплей моего терпения.

— Иди к черту! Я не прощаю тебя. Ни за смерть матери, ни за свое детство. Живи с этим. И умри в одиночестве никчемным никому не нужным стариком. — Я встал, опрокидывая стул. — Свидание окончено! — объявил охраннику.

Он проводил меня обратно, вернул вещи и вывел на улицу. Клял себя за то, что приехал; что потащился в такую даль в треклятый мороз.