Притяжение страха

Юлия последней влетает в автобус. Прижимается лицом к стеклу за пустым задним сиденьем. Но ничего уже не видит, кроме клубов пыли. И ветра, поднявшего в воздух пожелтевшие листья с платанов, и людей, бегущих прятаться под козырьки подъездов и крыши остановок, прикрывающих головы кто чем — газетами, пакетами и просто руками.

Будто это может их спасти. Будто это укроет от страшной небесной кары… Черная туча плотно нависла над городом. И вот уже тяжелые капли начинают бить по автобусному стеклу. И страх, выросший в животе, тяжелой ледяной глыбой, начинает расползаться по телу от ступней до самого сердца.

А крик Антонио, все еще звенящий в ушах, заставляет прижать ладони к пыльному стеклу, словно в попытке продавить его и оказаться там. На улице. В ливне и ветре.

Глава 18 ПАДЕНИЕ

Всю ночь она тряслась, страшась уснуть и опасаясь выйти из номера.

Юлия боялась. Боялась людей в черных капюшонах. И огромных темных теней, вызывающих ледяной ветер. Боялась вампиров, доноров и сумасшедших гениальных архитекторов. Боялась любви, ответственности, и даже собственного отражения в ночном зеркале — такого незнакомого, напряженного и растрепанного.

Но еще больше она боялась за Антонио. Так, что несколько раз подходила к двери, намереваясь помчаться к нему. Только — куда?! На автовокзал?

И не могла дождаться утра, чтоб побежать хотя бы к Хуану. Как свидетелю и участнику этого безумия, вдруг ставшего реальностью.

И все-таки не покидало ощущение, что все эти тайны и ужасы ей только мерещатся. Как-никак, она болеет — и довольно сильно. Судя по ознобу и рези в глазах, опять поднималась температура. Вообще, какая-то она уже вся разбитая… старость — не радость. Юлия всю ночь пила анальгин и микстуру, которая совсем не помогала. И, конечно, уснула лишь к рассвету на не разобранной кровати, в так и не снятой одежде.

Было только десять часов утра. Она шла, невольно ускоряя шаги, почти уже бежала к «Трамонтане». Когда ее догнал Хуан, с которым они, вероятно, разминулись, не узнав друг друга сразу под целлофановыми плащами. Непогода все-таки победила. И с раннего утра городок накрыл унылый черно-белый фильтр мелкого затяжного дождя.

Тревога и ужас, и страх за почти чужого человека, усиленные многократно изнуряющим чувством вины и дурацкой ответственности давили на психику, словно сговорившись с природой. Как все это уже надоело! — в сердцах подумала Юлия, увидев Хуана. У него было такое лицо… как у Ришара — тогда, в тот день, который положил начало всей этой мистической свистопляске.

— Антонио… — выговорил Хуан.

— Антонио?!!

— Вам оставили письмо, сеньорита Юлия…

— Письмо?

Она ожидала чего-то ужасного. И потому теперь ошарашено глядит на аккуратно сложенный вдвое белый листок в руке Хуана.

— Возьмите…

Она медленно разворачивает плотную бумагу. Но ветер, штормовой, порывистый ветер так нагло вырывает из рук лист бумаги, принадлежащий ей, только ей одной, что приходится грубо смять его в пальцах. Она смотрит и видит уже знакомый почерк, который вызывает укол в сердце. То есть не сам почерк, а воспоминание. О ночи на Арене корриды. Как тогда все было глупо и прекрасно! И казалось просто шальной, пьяной шуткой в стиле рок.

— Хуан, я ничего не понимаю… Я ничего здесь не понимаю! Где Антонио?!

Дождь стучит по плиткам тротуара, по черепичным крышам игрушечных домиков. Они сидят в кафе рядом с «Трамонтаной».

Уютно шкварчит жарящееся в углу на гриле мясо, пахнет кофе и пиццей. Перед ними на розовых салфетках стынет горячий кофе. Хуан развернул перед собой белый лист с прозрачными крупными веснушками от дождевых капель. И, опять краснея и протирая поминутно запотевающие очки, переводит Юлии письмо, оставленное для нее странным темноволосым юношей.

— …самое ужасное, что все, правда. Тебе трудно поверить. Мне самому не верится, но… это так. Как, правда и то, что ты — мой ангел. Мой единственный ангел. Спасибо, я знаю, что ты любишь меня, против желания, но — любишь. И именно поэтому я ухожу. Слишком опасно тебе быть рядом со мной. Прости, я не могу сделать то, что ты предлагаешь. Я помню, как мой отец сорвался со строительного крана. Он не мог иначе незамеченным проникнуть на территорию собора. Ночью он поднялся по арматуре и хотел перепрыгнуть на башню Рождества. В официальных сводках говорилось, что какой-то псих или фанатик сорвался спьяну с кровли SAGRADA FAMILIA. Но отец не пил, совсем. И я — я знаю точно, что его убили…

Хуан со страхом поднял на Юлию выпуклые глаза. Но она так нетерпеливо взмахнула рукой, что он, так ничего и, не сказав, продолжал перевод:

— …ему угрожали до этого много раз — так же, как теперь угрожают мне. Требовали отдать чертежи, пугали, шантажировали… Только ведь их невозможно уничтожить. Ты и сама несерьезно об этом говорила, правда? Ты же понимаешь… Это нереально.

Когда прозрачно-красная пластмассовая палочка для размешивания коктейлей с резким треском сломалась в ее руке, бармен и пара посетителей оглянулись и осуждающе посмотрели в ее сторону. А Хуан вздрогнул. И продолжил: