Притяжение (ЛП)

— Ты хороший человек, Кэйтлин, — он нахмурился, глядя на меня, словно я головоломка или единорог, типа "хороший человек" бывает только в сказках.

Я открыла рот, потом снова закрыла, потом открыла снова:

— Спасибо. Ты тоже, Мартин.

Он ответил кривой ухмылкой и его глаза переместились к моей шее, где остались фиолетовые следы после нашей прогулки в бухту.

Нормальный и комфортный разговор привел нас, как всегда, к сексуальному напряжению. От его полуприкрытых веками глаз стало жарко, а интенсивность этого взгляда разожгла огонь в моих трусиках. Он всегда создавал пожар в моих трусиках. Образно говоря, горелка Бунзена всегда горела.

— Ты никогда мне не врала раньше, — сказал он, его голос был страстным и поддразнивающим.

— Я еще не врала тебе.

— Паркер, — он посмотрел на меня знающим взглядом.

— Что?

— Я не такой хороший. Ты знаешь это, помнишь? Ты называла меня хулиганом, придурком.

— Ну, ты был добр со мной, насколько я знаю.

— Я бы хотел сделать больше хороших вещей, лучших, если ты позволишь мне...

Я горела. Мои щеки пылали. Мне нужно было оценить и контролировать свое дыхание. Болезненность между ног была наилучшим напоминанием о хороших вещах, которые он делал, но были еще и отметины на шее.

— Больше никаких засосов, — сболтнула я.

Его глаза расширились, когда он усмехнулся:

— Почему нет?

— Тебе нравится оставлять засосы?

— Черт, да.

Я закатила глаза.

— Я раскушу твой блеф. Я оставлю тебе засос.

Он вытянул руки по бокам, будто предлагая себя.

— В любое время, ягненочек.

— Я сделаю это на твоей заднице, настолько большой, что ты не сможешь сидеть, — я сузила глаза, указывая на него.

Он застонал, как голодный человек, воспринимая укус, будто восхитительный десерт, будто сама мысль была приятной, не говоря уже о процессе.

Я, издеваясь над ним, фыркнула:

— Ты дурак.

Он сел, подвинувшись туда, где я сидела, одной рукой скользнув по моему бедру под мои хлопковые шортики, а другой рукой заправил волосы мне за ухо. Его глаза выглядели заботливыми и немного потерянными. Тройной эффект от его нападок — горящие глаза, ласкающие руки, сексуальная улыбка — был мощным.

— Я говорил тебе раньше, — он замолчал, оставив легкий поцелуй на моих губах, отчего у меня перехватило дыхание, и продолжил, понизив голос, — не говори того, что не имеешь в виду.

Я подняла подбородок для еще одного поцелуя, но к моему удивлению Мартин встал с кровати. Я наблюдала за ним, сбитая с толку его отдалением, обняв себя руками. Он посмотрел на меня и должно быть, почувствовав мое замешательство, объяснил по пути к двери.

— Уже поздно, ты спала несколько часов. И опять пропустила ужин. Я попрошу Розу, чтобы она принесла тебе поесть, пока мы не ушли, но нам уже нужно собираться.

— Собираться? Куда мы идем?

Его улыбка обернулась победоносной ухмылкой, когда он сказал:

— На вечеринку, конечно.

Вечеринка.

Пари.

Я забыла.

Ну... моллюски.

* * *

Мартин выиграл пари, хоть и обманул, поэтому Сэм была в моей комнате, готовя меня к вечеринке. Она увидела меня, выходящей из комнаты с волосами, завязанными в конский хвост, трениках, шлепанцах, порванной и в пятнах майке, на которой Чак Норрис уничтожал периодическую таблицу. А надпись на майке гласила: единственный элемент, в который я верю — элемент неожиданности.

Она подумала, что мой наряд неподходящий.

Поэтому она отправила меня в мою комнату, заставляя ждать, пока она искала подходящую одежду в своей комнате, чтобы потом нарядить меня. Сэм подобрала мне платье с открытой спиной, с оранжево-фиолетовым рисунком пейсли, из-за которого мои сиськи выглядели просто потрясающе. Она также сбрызнула мои волосы какими-то химикатами, которые разделили и немного укротили мои кудри.

В довершение ко всему она наложила макияж на мое лицо. Снова. Это своего рода личный рекорд, макияж дважды за неделю. Я отдала ей мое стервозно-отдохнувшее лицо, чтобы она нанесла тушь на ресницы.

— Ремни на платье закрывают твои... — ее глаза опустились на мою шею, — ...закрывают твои любовные знаки.

Я проворчала.

— Просто сделай меня симпатичной, чтобы я смогла броситься с обрыва.

— Ты такая смешная.

— Ты же знаешь, я ненавижу вечеринки.

— Ты столько не жаловалась в пятницу.

— Это потому, что у меня была миссия. У меня была причина быть там, задание. Прийти, рассказать Мартину о заговоре, выйти, пойти домой. Сейчас же, — я подняла руки и мои только что накрашенные фиолетовым пальчики, потом с шумом уронила их на бедра, — сейчас же я словно торгую лицом. Я словно занавеска пейсли.

— Это платье великолепно смотрится на тебе.

— Я знаю, извини. Ты такая милая. Мне просто необходимо пожаловаться.

Я не шутила, когда сказала, что ненавидела вечеринки.

Ненавидела!

Я не понимала их. Они, казалось, выявляли худшее в людях. Люди слишком громко смеялись и говорили, странно себя вели, показывая, что им весело, когда это было совсем не так... или, может, это только я так делала. Может людям было даже весело на вечеринках, а я просто была со странностями.

Несмотря на мое сварливое настроение, должна признать, что Сэм волшебница. Я выглядела хорошо.