Притяжение. Книга 1 (ЛП)

Все взоры обращаются ко мне с интересом, когда Стефан подходит и кладет свою руку мне на плечо. У меня возникает странное чувство, когда он продолжает говорить о прошедших и грядущих изменениях в их жизнях. Мысленно я отключаюсь от звука его голоса и заставляю свой мозг запечатлеть образы Николаса и Эмили в своей памяти. И только когда я слышу, как он произносит слова останься с нами, до меня доходит, что он только что сказал.

— Вы будете рады узнать, что Тристан решил остаться с нами на какое-то время.

Черт. Я сказал ему, что подумаю об этом. Эвелин потрясенно ахает, когда он поднимает свой бокал, чтобы произнести тост. Что-то подсказывает мне, что у него не было разговора с матерью Эмили до принятия этого решения.

— Добро пожаловать домой, — говорит Стефан, поднося свой бокал к моему.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ЭМИЛИ

Уже далеко за полночь, и сколько бы я не считала трещинки на потолке своей спальни, кажется, мне все равно не уснуть. Через пару недель Тристан переезжает к нам жить, отчего я сильно волнуюсь, и меня просто переполняет энергия. Этим вечером я позвонила Кэси и рассказала ей радостные новости, а она не переставая дразнила меня о том, что мне сказал Тристан на банкете в Pearl Hotel. Я не забыла его игривый тон, когда он сказал, что ему очень жаль, что он не может поцеловать меня. Каждый раз, когда думаю о нем, это вызывает в моем желудке странный трепет.

Это же чувство пугает меня. В глубине души я понимаю, что не должна испытывать чувств к Тристану. И не важно, что я не воспринимаю его также, как Николаса или Александра, потому что он все равно моя семья. По крайней мере, я отношусь к нему, как приемному брату.

Я продолжаю твердить себе, что я счастлива просто потому, что он возвращается в мою жизнь. Через пару дней все встанет на круги своя, и его присутствие не будет восприниматься так, будто мой мир взрывается. Может быть тогда я смогу посмеяться с Кэси над тем, как глупо я, должно быть, себя вела. Так и должно быть.

Я лежу на простынях и закрываю глаза, заставляя себя забыть, как Тристан касался моей руки. Мои пальцы скользят по моей ладони, и я улыбаюсь небольшим рубцам в тех местах, где стекло поранило кожу. Что-то подсказывает мне, что у меня останется шрам на всю жизнь.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ТРИСТАН

Какого хрена я делаю? Весь день я задавал себе этот вопрос. Чувствую себя таким дерьмовым сыном из-за того, что оставляю свою мать на попечении посторонних лиц, но я так больше не могу.

Вечером, 4 июля, когда я вернулся с ужина от Стефана, я решил, что ей, чтобы справиться с зависимостью, нужно что-то большее, чем молитвы. У меня сердце сжимается при воспоминании, как этим утром она, шатаясь словно зомби, садилась в такси. Я чувствую вину за то, что оставил ее одну, но мое присутствие не помогает. На самом деле, я начинаю думать, что отчасти, я был для нее отговоркой. Причиной, чтобы не вставать по утрам и не начинать жизнь сначала. Я всегда был рядом, чтобы расхлебывать то, что она натворила, но я понял, что никогда не позволял ей сделать что-либо самой, потому что не верил, что она была достаточно сильной.

Я и сейчас иногда так думаю. Не могу не задаваться вопросом, сколько еще она протянет, нанося вред организму своим пьянством. Мне на всю жизнь хватит тех четырех лет, на протяжении которых я наблюдал за ее саморазрушением. Печально, но все это время она только еще больше цеплялась за прошлое вместо того, чтобы двигаться дальше. Встреча со Стефаном заставила меня понять, как ужасно я себя чувствовал из-за этого. Между ним и мной еще не все так радужно и сладко, но я продвигаюсь шаг за шагом.

Звонок моего сотового отвлекает меня от моих мыслей, когда я направляюсь к месту своей конечной остановки. Я чертыхаюсь себе под нос, когда на экране телефона высвечивается номер реабилитационного центра Магнолия. Черт. Что случилось?

Изначально моя мама поехала в этот центр не по своей воли. Только в метро я сказал ей, куда мы направляемся. Она очень разозлилась, что я выманил ее на улицу, пообещав купить бутылку спиртного, но я знал, что будет нелегко заставить ее поехать.

Тихий голос моей матери обращается ко мне сквозь прерывающуюся связь, которая то пропадает, то появляется, пока я сажусь в поезд.

— Тристан, мне здесь не нравится. Я хочу уехать, — плачет она в телефон.

Не знаю, как ей удалось позвонить мне, когда в центре мне строго заявили, что личные телефонные звонки разрешаются только три раза в неделю. Я не собираюсь задумываться о размере долга, в который влезет моя мама после этого. На самом деле, я удивился, что центр предложил возможность планировать ежемесячные платежи. Я оставил им номер своей единственной кредитной карты, надеясь, что, если возьму еще несколько заказов на картины, я смогу заплатить за ее лечение.

— Мама, мы договорились, что ты попробуешь. Ради себя.

— Но мне страшно. У меня голова болит. Все болит.

— Все будет хорошо.

— Почему я не могу остаться с тобой в квартире?