Читаем Притяжение Андроникова полностью

– Помните, в Москве было Международное совещание переводчиков? Я в нем участвовал, там выступал Андроников. – Француз улыбнулся: – Он-то и рассказал нам, как вам удается его разыгрывать.

По правде сказать, я и сама каждый раз удивляюсь, как мне это удается. Ираклий Луарсабович – человек проницательный, далеко не наивный, но, видимо, есть у него та душевная доверчивость, из-за которой он и попадает впросак. В моих записных книжках «летопись» розыгрышей Андроникова ведется издавна. Вот некоторые из них.

Приближалось стопятидесятилетие со дня рождения Михаила Лермонтова. Нетрудно себе представить, как поглощен был подготовкой к торжественным дням Андроников – неутомимый исследователь жизни и творчества поэта. Неутомимый и страстный! Потому в свое время он и разгадал «Загадку Н. Ф. И.». Наверно, с той же одержимостью, как Германн в «Пиковой даме» твердил: «Три карты, три карты, три карты», повторял молодой Андроников: «Три буквы, три буквы, три буквы», пока не сумел раскрыть имя Натальи Федоровны Ивановой, зашифрованное поэтом в посвящении «Н. Ф. И.».

Прочитав в преддверии юбилейной даты, что И. Л. Андроников – член лермонтовского комитета, я звоню ему по телефону. Говорю старушечьим голосом, медленно растягивая слова:

– Извините, пожалуйста, за беспокойство… Я… старая пенсионерка… Не можете ли вы помочь мне… улучшить мое жилищное положение… в связи с юбилеем… Михаила Юрьевича Лермонтова… Я его родственница.

– Родственница? – восклицает Андроников. – По какой линии?

– По линии тети, – отвечаю я, твердо зная, что у Лермонтова были тетки.

– А какое колено?

– Четвертое, – говорю я наугад.

– Вы не ошибаетесь?

– У меня есть доказательства.

– Скажите, а нет ли у вас писем Лермонтова?

– Письма есть, – еще медленнее тяну я слова, – маленькая стопочка и стихи там… небольшие… В сундуке.

– Разрешите, я сейчас к вам приеду? – взволнованно говорит Андроников, и мне кажется, я по телефону слышу, как у него колотится сердце.

– Сейчас поздно… десятый час… Мы с сестрой рано ложимся, сестра еще старше меня.

– Тогда завтра с утра я у вас буду.

– Знаете… нас с сестрой… завтра утром… повезут в баню… Вы после двух, пожалуйста.

– Спасибо, буду после двух, – нехотя соглашается Андроников. Но, видимо, опасения ревностного искателя, что не он первый увидит драгоценный листок со стихами, так велики, что заставляют его добавить:

– Только до моего прихода вы никому из других членов лермонтовского комитета не звоните.

– Зачем же? – успокаиваю я. – Запишите адрес! Лаврушинский переулок, семнадцать… В пылу Ираклий Луарсабович не сразу понимает, что это дом, где живут многие московские писатели.

– Ваши имя, отчество? И фамилию назовите, пожалуйста.

Называю себя. Длительная пауза. Потом возглас:

– Это жестоко!

Но через мгновение Андроников уже хохочет:

– Как я попался! Нет, это грандиозно!

Обычно люди, очутившись в смешном положении, не любят об этом вспоминать. Андроников – напротив: где бы мы ни встречались, он уже издали начинал улыбаться и охотно рассказывал окружающим, как чуть не помчался, полный надежд, к родственнице Лермонтова «по линии тети».

Верно сказал мне в свое время Михаил Кольцов: если человек, рассказывая о том, как он попал в смешное положение, не боится выглядеть смешным, то он – умный человек.

Самый первый розыгрыш Андроникова был связан с его выступлением по телевидению. Он вел передачу из квартиры Алексея Николаевича Толстого, рассказывал о тех, кто посещал этот дом, показывал фотографии разных людей, читал сердечные дарственные надписи, серьезные и шутливые. Ираклий Луарсабович часто бывал здесь при жизни Толстого. Их связывали самые дружественные отношения. Прикинув, сколько времени потребуется, чтобы доехать с улицы Алексея Толстого до Кировской, и решив, что он уже дома, набираю номер его телефона.

– Слушаю, слушаю вас, – говорит он, запыхавшись.

– Поздравляю вас, только что смотрела передачу… Так хорошо все было! – стараюсь я говорить высоким девичьим голосом. – Вы меня, наверное, не знаете, я сотрудница литературной редакции (называю первое попавшееся имя). Я – Таня.

– Я вас знаю, Таня, – учтиво отвечает Андроников. И благодарю: вы первая мне звоните после передачи… Значит, все хорошо?

– Да очень! Только вы фотографию народной артистки Улановой в «Лебедином» вверх ногами показали. Но это ничего, все равно красиво! Она же в танце, в балетной пачке…

– Неужели я не так повернул снимок? – ужасается Ираклий Луарсабович.

– Не волнуйтесь, может быть, у нас плохое изображение в телевизоре, мы его чиним, чиним…

Андроников быстро успокаивается:

– Такой кадр не мог пойти в эфир. Меня бы остановили, прервали бы съемку…

– Конечно! Я еще вот почему вам звоню: вы так хорошо говорили об Алексее Толстом, не могли бы вы выступить в передаче, посвященной Льву Толстому?

– В связи с какой датой? – осведомляется Андроников.

– Не в связи с датой. Мы задумали воспоминания современников Льва Толстого… Пока они живы. Некоторые из них.

Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии