Притча о пощечине

Ты мне помогла с матерью. Спасибо тебе. И матери была удача. Помогла ей. Умерла хоть как человек. Спасибо тебе. Ты помогла. А он — нет. Если я человек и ты человек — вот тогда узнает. Выпить нет больше? Выпить нет. И хорошо. А то зачем? Адвокат мне все про общественность. А где суд? Да он меня первый раз видит — как в парикмахерской. А у меня есть парикмахер, чтоб всегда один? Или если как участковый мой… Врач участковый… Или милиционер тоже. Знал бы он меня… Адвокат участковый. Ведь не знает меня и общества моего. Что ж доказывать через мое общество? Общественность! "А где суд-то? Пусть, говорит, общество докажет, что я на самом деле человек. Так? Или нет. Это не адвокат сказал. Кто это сказал? Или не так? Я говорю им: переведите меня на другой объект. Вот, вот. А они мне… Они мне… Начальник говорит: работой докажи им, кто из вас настоящий человек. Вот. Он мать не спас, а ты ему… Нет. Это не начальник. Кто ж это сказал? Кто-то сказал: он тебе по морде, а ты так наработай, чтоб знал… Нет, ты мне суд подавай.

Все. Пить больше не буду. И нечего. И не хочу. И никогда не буду. Все забыл. Все не понял. Все не так как-то…

Вот заем лучше. Антон, спасибо тебе. Антон, сделай чайку. Знаешь — где? Чайку сделаем сейчас… Выпьем сейчас чайку… Кто же это сказал?..

Иной из страдальцев норовит затуманить голову, размыть сосредоточенность, скинуть пелену с глаз и кидается к вину.

Извечная ошибка слабых. А то еще и с подсказки полудураков, полураспущенных или бессмысленно жизнелюбивых. Фикцией оборачивается и сострадание и жизнелюбие. Однако вино всякий очаг возбуждения фиксирует еще резче, превращает в яркую точку на безбрежном поле мозга, притормозив работу остальных его областей, размазав, растворив мышление, эмоции либо пьяными слезами, либо необоснованным смехом, либо агрессией и базарным азартом казармы, где слезы — не плач, смех — не веселье, а нападение не понуждено защитой. Точка страдания из тлеющего огонька преобразуется в разрушительный пожар, постепенно превращая мозг в прах.

***

Евгений Максимович решил пойти на симпозиум в институт не столько для новой информации, а, что называется, людей посмотреть. Себя показывать он резона не видел — хотел развлечься, забыть свои смурные больничные дела, опостылевший ремонт, зачумленного главного доктора, оскорбленного прораба, опохабленное вечным ремонтом отделение; отвлечься от дома и кукольной квартиры, которую порой приходилось дублировать в доме товарища, приезжая туда с собственной женой, родившей ему прекрасного сына с неприлично чутким сном. Хотелось отвлечься от Макарыча, Мироныча и Маркыча, забыть и не чувствовать себя Максимычем, а просто Женькой, как встречали его здесь друзья студенческих лет. Забыть бы и эту бесовскую Тоню, роль которой в его жизни он понять и оценить не мог, да и не старался, хотя какой-то груз на его душе она умножала.

После симпозиума из аудитории все пошли в клинику, в отделение к известному в стране хирургу, организатору прошедшего собрания. Кто пошел в ординаторскую, кто в операционную или в лабораторию, а кто и в палаты. Хозяева демонстрировали гостям все, чем могли порадовать. Профессура была приглашена в кабинет к шефу.

Евгений Максимович с другими нетитулованными докторами прошел в операционную посмотреть новую аппаратуру, о которой они в своей лечебнице пока и не мечтали. Даже увидеть ее было негде, хотя все начитаны и наслышаны о ней были предостаточно. У входа в операционную его перехватил один из бывших соучеников, а ныне профессор соседней клиники, и позвал в священную обитель здешнего шефа, члена-корреспондента академии, который почему-то попросил познакомить его с легендарным Евгением Максимовичем.

Наш герой заробел и не понял, в чем причина его легендарности. Но миф и легенда двигают мир, пойдешь и все узнаешь, Женя, решил он про себя. И пошел, поскольку предложение было достаточно лестным. Кто его знает, во что может вылиться, какие блага принести встреча с таким высоким боссом. Может, какой аппарат обломится отделению…

В большом кабинете по разным углам, креслам и диванам были разбросаны широкоизвестные в узком кругу хирургов маститые профессора. На маленьком столике пускал пары электрический самовар, рядом довольно объемистый чайник для заварки, сахар. Конфеты и печенье в вазочке и блюдечках по всему длинному столу заседаний. Несколько пустых чашек еще оставалось на маленьком столике. В руках у корифеев, словно операционные инструменты, были надежно фиксированы чашки, заполненные ароматным, дымящимся чаем.

Женин товарищ, словно Вергилий, провел нового гостя по всем кругам кабинета, знакомя неименитого друга своей юности с нынешней хирургической элитой. Евгений Максимович терялся в размышлениях: какая легенда завела его на такие высоты? Хозяин долго не выпускал из своих мягких и узких кистей руку допущенного на Олимп простака.