Боль и восторг — каждый раз, как впервые — проклятая регенерация, да и слишком долго она не был с любимым. Никамида не сдержала крик, выгнулась — тонкая, хрупкая в руках оборотня, как стрела. Оливер удерживал ее, двигаясь все быстрее, постанывая от наслаждения.
— Еще! Еще! Еще-о-о-о… Да-а-а-а! — крик разорвал тишину дома.
Оливер прикусил ее плечо, урча от наслаждения, и облизнул. Никамида дернулась, перекатываясь и оказываясь верхом на оборотне. Наклонилась над ним, впиваясь в губы, двинула бедрами, впуская его в себя до самого конца. И задвигалась, все увеличивая темп и амплитуду, почти не соображая от возбуждения. Оливер рычал, нелюдь стонала ему в губы, громче, бессвязно — его имя, просьбы, нежные словечки, ругательства. Быстрее… Еще быстрее! Оборотень выгнулся, хрипло мяукая. Никамида забилась на нем, как бабочка на булавке, закричал долго, протяжно, сладко. Оливер удерживал ее за бедра. И улыбался. Моя! Только моя!