Пристрастие к смерти

Не найдя ничего интересного в туалете, они двинулись дальше, в главную ризницу. Оказалось, что именно здесь Харри Мак собирался провести ночь. В углу было постлано нечто вроде старого армейского одеяла с обтрепанными краями, задубевшее от грязи; его зловонный дух, смешиваясь с запахом ладана, вызывал несообразное ощущение благочестия и мерзости одновременно. Рядом валялись бутылка и кусок грязной веревки, а на расстеленной газете лежали горбушка ржаного хлеба, огрызок яблока и сырные крошки. Массингем растер одну на ладони и понюхал.

– Рокфор, сэр. Вряд ли Харри сам мог позволить себе такой сыр.

Никаких свидетельств того, что Бероун тоже успел поесть, к сожалению, не было – это могло бы помочь установить приблизительное время смерти, – но он совершенно очевидно либо заманил Харри в церковь обещанием ужина, либо, что более вероятно, поделился с ним провизией прежде, чем сам собирался приступить к трапезе, поскольку Харри наверняка был голоден и не хотел ждать.

Ризница была так знакома Дэлглишу по детским воспоминаниям, что оказалось достаточно одного беглого взгляда, чтобы он мог с закрытыми глазами назвать полный перечень аксессуаров высшего церковного благочестия: пакетики с благовониями на верхней полке шкафа, ладанка и кадило, распятие и – за выцветшей красной саржевой занавеской – отделанное кружевами облачение с коротким накрахмаленным стихарем. Однако сейчас все его мысли были сосредоточены на Харри Маке. Что пробудило его от хмельного сна и заставило встать: крик, голоса ссорящихся, звук падения тела? Но мог ли он отсюда услышать что бы то ни было? Словно подслушав его мысли, Массингем произнес:

– Он мог проснуться от жажды, пойти в кухню попить воды и стать случайным свидетелем преступления. Эта эмалированная кружка скорее всего принадлежит ему. Отец Барнс должен знать. Если повезет, на ней могут найтись отпечатки. Или, возможно, он шел в уборную, потому что я сомневаюсь, что он мог что-либо услышать отсюда.

И едва ли, мысленно добавил Дэлглиш, он после этого направился в кухню помыть руки. Вероятно, Массингем прав. Харри уже расположился на ночь, а потом ему захотелось пить. Если бы не эта фатальная жажда, он мог все еще беззаботно спать.

Снаружи, в проходе, словно бегун, разминающийся перед стартом, топтался на месте Феррис.

– Пресс-папье, кружка, посудное полотенце и ежедневник очень важны, и еще в очаге есть обломок спички, которую, судя по всему, недавно зажигали. Все это нам понадобится. Но еще будет нужен весь мусор из камина и отстойник из-под раковины. Есть вероятность, что убийца умывался в кухне.

На самом деле всего этого можно было и не говорить, а уж Чарли Феррису и подавно. Он был лучшим специалистом по обследованию мест преступления в столичной полиции, и Дэлглиш, начиная новое расследование, всегда надеялся, что он окажется свободен. Прозвище Хорек идеально подходило ему, хотя его редко произносили в присутствии Чарли. Феррис был очень мал ростом, рыжеволос, с острыми чертами лица и таким сверхчувствительным обонянием, что, по слухам, унюхал самоубийцу в Эппинг-Форесте раньше, чем до того добрались дикие хищники. В свободное время он пел в одном из самых известных лондонских любительских хоров. Дэлглиш, слышавший его на концерте в полицейском клубе, не мог поверить, что столь тщедушная грудь и хрупкое тело могут исторгать из себя такой мощный, звучащий как оргáн бас. Феррис был одержим своей работой и даже придумал наиболее удобный для нее костюм: белые шорты и трикотажная рубашка, синтетическая купальная шапочка, плотно облегающая голову, чтобы предотвратить попадание волос на обследуемые объекты, латексные перчатки, тонкие, как у хирурга, и резиновые банные шлепанцы на босу ногу. Его кредо состояло в том, что не существует убийцы, который не оставил бы на месте преступления хоть каких-то следов своего присутствия. А если так, то Феррис их найдет.

В проходе послышался шум. Это прибыли фотограф и дактилоскопист. Дэлглиш узнал голоса: рокочущий – Джорджа Матьюза, клявшего пробку на Харроу-роуд, и тихий – отвечавшего ему сержанта Робинса. Кто-то рассмеялся. Они не были ни черствыми, ни особо бесчувственными, но не были они и сотрудниками похоронного бюро, коим по долгу службы предписывается демонстрировать профессиональную почтительность перед лицом смерти. Эксперт-биохимик еще не приехал. Среди наиболее выдающихся ученых судебно-медицинской лаборатории столичной полиции были женщины, и Дэлглиш, зная за собой старомодную чувствительность, в которой никогда бы им не признался, всегда радовался, если удавалось увезти обезображенные трупы до того, как появлялись эти женщины-эксперты, чтобы сфотографировать следы крови и взять все необходимые образцы. Он предоставил Массингему приветствовать новоприбывших и вводить их в курс дела. Ему же пора поговорить с отцом Барнсом. Но сначала, прежде чем мальчика увезут домой, он хотел перекинуться словом с Дарреном.

6