Присматривай за мной (ЛП)

— Ты имеешь в виду доктора Томпсон? — я делаю акцент на разницы фамилий.

— Нет, доктор Томас, — отвечает Мэг. — Без П. К кому, черт возьми, ты ходила последний год?

У меня нет ответа. Я хотела бы знать то же самое. Я быстро заканчиваю разговор, обещаю перезвонить позже и кладу телефон в карман. Мое тело трясет от страха, когда я открываю дверцу машины и медленно выбираюсь наружу. Мне приходится собрать все силы, чтобы заставить свои ноги встать на траву и пойти к ее могиле. В моей голове проносятся воспоминания о том, как я была здесь последний раз. Я стараюсь не думать об этом и иду мимо чужих надгробных плит по небольшому подъему. Мои глаза не отрываясь смотрят на надгробие, к которому я направляюсь. Вскоре всё вокруг исчезает. Я не вижу ничего вокруг, кроме цементной плиты, с которой улыбается ее лицо. Ничего кроме ее имени, даты рождения, даты смерти, земли у основания плиты. Теперь, год спустя, земля не рыхлая, а гладкая, на ней трава, недавно скошенная садовниками.

Я не слышу пения птиц, не слышу колыхания ветвей. Я слышу гул машин за пределами кладбища от того, что люди торопятся на работу, в школу или еще куда-то. Я не слышу ничего, кроме тех слов, которые я сказала год назад, сидя на этом самом месте с мыслями о смерти и боли.

Я не знаю, как жить.

Я не знаю, как жить без тебя.

Чувство пустоты и одиночества снова нахлынули. Все, что я старалась запереть на замок, чтобы я смогла дышать и функционировать без нее. Я обхватываю руками талию и держусь. Я не хочу давать волю чувствам. Я не хочу чувствовать то же самое, что и год назад. Я была в глубокой депрессии, и ничто не могло меня вытащить из нее. Я закрываю глаза, чтобы отогнать воспоминания, но ничего не получается. Я помню дни рождения, праздники, отпуска и каждый наш разговор, как хороший, так и плохой. Все накатывает на меня как фейерверк и взрывается перед глазами. Я все помню. Но я не помню ее. В моих воспоминаниях ее лицо размыто, и я не могу слышать ее голос. Я забываю, как она выглядит, я забываю ее голос, потому что я выбрала отогнать эти мысли и закопать их глубоко, чтобы они не причиняли мне боль. В голове я слышу ее голос, который говорит мне, чтобы я следила за языком, когда я рассказываю о чем-либо или жалуюсь на то, что отец хочет смотреть телевизор, вместо того чтобы пойти куда-нибудь пообедать. Я слышу это, но это не ее голос. Не ее голос раздается в моей голове. Это голос доктора Томпсон. Я просто хочу услышать снова ее голос. Я так сильно хочу услышать ее голос, что задумываюсь, а были ли последние годы правдой. Доктор Томпсон, или Томас, или кто бы, черт возьми, она ни была, напоминала ее. У нее был тот же цвет волос, та же манера общения, та же зависимость от кофе с фундуком. Но это была не она. Это не могла быть она. Это невозможно. В этом нет смысла.

Я смотрю на плиту и понимаю, что эта единственная надгробная плита в поле зрения, на которой нет цветов. Единственная, на которой нет признаков присутствия посетителей или людей, которые подбирают украшения, чтобы показать, что по человеку скучают и думают о нем. Я чувствую себя виноватой за то, что не приходила сюда. Мне стыдно, что я не показала ей, как сильно я скучаю. Ее могила должна быть усыпана сотней различных цветов, букетов и записок, у нее должны быть шелковые цветы и живые, цветочные горшки и корзины с цветами. Она заслужила гораздо больше, чем пустой клочок земли 4 на 7 футов, на котором кроме куста дерна нет ничего, говорящего о том, какая замечательная она была.

Я медленно опускаюсь на землю, сажусь на то самое место, где я сидела год назад. Где я позволила своей крови пролиться на землю. Указательным пальцем правой руки я провожу по белому шраму на внутренней стороне запястья, глядя на ее фотографию.

Я приходила сюда постоянно после ее смерти. Я приходила и разговаривала с ней. Каждый раз, когда дул ветер или пролетала птица, я представляла, что она пытается ответить мне. Когда я вышла из больницы, я оглянулась на те времена, когда задавала ей вопрос, и флюгер, который висел на дереве неподалеку, качался на ветру. Я называла себя тупой всевозможными словами. Мертвые молчат. Они не заставляют птицу пролететь рядом, чтобы дать тебе знак, когда ты обдумываешь убить или не убить себя. Они не издают музыкальный звон с помощью ветра, когда ты спрашиваешь, могут ли они тебя услышать.

Я вытаскиваю смятую салфетку из кармана и снова смотрю на нее. Вместо шрама на запястье я провожу пальцами по изогнутому почерку, который выглядит так знакомо.

— Это нереально. Это не по-настоящему, — я шепчу надгробной плите. — Я слишком этого хотела, и мое сознание просто играет со мной.

Я задерживаю дыхание и оглядываюсь в поисках падающего листа или приземляющейся птицы. Я закатываю глаза от своего идиотизма. Я комкаю салфетку и со злостью швыряю ее на траву.