Пришелец

— Ox, я так несчастен, — всхлипнул Себастьян, и из его левого глаза, подернутого паутинообразной патиной, покатились крупные слезинки, они текли по щеке и исчезали в реденьких усиках. — Я жил как свинья, как грязный шакал, ой — на всей нашей земле, кажется, нет твари, с которой я мог бы себя сравнить. Я доносил на людей, я торговал своей кровной дочерью, которая так прелестно поет "Are you sleeping?", подставлял ее, чтобы заработать на триппере. Ну почему я был такой скотиной? И вот я мертв, но даже душа моя смердит. Меня ждет пургаториум. Я уже не смогу исправиться. Поздно! Какая невозместимая потеря! В этом прекрасном мире мне следовало вести более достойную человека жизнь! — Себастьян оперся о подоконник, его голос креп: — Всмотритесь в этот мир! Он же одухотворен! Всмотритесь и вслушайтесь!

По такому случаю вместо навевающей дрему весны как нельзя лучше подошла бы августовская ночь, что уже было однажды, тихая ночь позднего лета, напоенная запахами тучной зрелости и близкой осени. Молодая луна, такая теплая, ощутимо податливая, отливала оранжевым цветом, казалось, сожми ее в кулаке, и потечет нечто вроде апельсинового сока. Легкий ветерок клонил к окну ветку клена, зелень листьев ярко сверкала в направленном свете лампы. Себастьян сорвал листочек и рассматривал жилки, несущие Жизнь. Пальцы покрылись легким клейким слоем, и он понюхал их с жадной нежностью. Тут на подоконник вполне мог опуститься золотисто-желтый жук. Его крошечные щупальца напоминали проволочные прутики на метле трубочиста — непременном атрибуте всех старых бородачей, жизнерадостных борцов с сажей, какими их изображали на рождественских открытках былых лет.

Порой жук останавливался, навастривал свои щупальца-антенны, очевидно, с целью рекогносцировки, чтобы затем поспешить дальше, снова остановиться или закрутиться на месте, словно танк с подбитой гусеницей. Нам не дано было постичь его намерения, хотя едва ли стоило начисто их отрицать.

— А если еще закрыть глаза и капельку подождать, то возникнет ощущение, словно в тебя что-то вливается. Вы ведь тоже чувствуете, не так ли?

Склонив голову набок, молодой человек взглянул на Себастьяна Семимортууса Первого, который стоял возле окна побелевший и счастливый.

И тут пожилого господина слегка повело, впрочем, за подоконник он все же не ухватился. Уж коли дойдет до излияний, так хоть ведро подставляй. И нашего молодого человека подхватил прилив сочувствия, умиления.

— С радостью отмечаю, господин Себастьян, что удар булавой пошел на пользу — вроде бы что-то встало на место. И вы теперь чувствуете одухотворенность мира. У вас вид ребенка, попавшего в волшебное царство. Вы вдруг начали воспринимать красоту.

— Ox, я и без того всю свою жизнь кое-что воспринимал. Только я задавил в себе лучшие чуства. Как же хорошо, что я уже мертв, — по крайней мере уже никому не смогу подложить мину. И, надо полагать, у меня теперь хватит времени подумать о жизненной философии. Я буду стремиться к духовному совершенству на том свете, — с глубоким убеждением изрек Себастьян.

— Дорогой перерождающийся или уже переродившийся Себастьян, как отрадно видеть в вас перемены. Не позволите ли… угостить вас чашечкой кофе? И мы могли бы еще раз послушать "Ла Палома".

— Не имею возражений, Ваша Высокочтимость. Только… только я не знаю, как в моем положении насчет пожрать…

— Не называйте меня Высокочтимым! Мы с вами оба самые простые люди, обыкновенные жуки в том чудо-творении, которое именуют природой и которое, по существу, не что иное, как одна из форм выражения абсолюта.

Они сели за стол, у обоих голос дрожал от волнения.

Молодой человек позвонил в колокольчик.

— Ноrs d'oeuvre, [6]соки, ананас и кофе по-бразильски!

Себастьян осмелился заказать еще сыра. Вообще-то сыр и без того входит в первую перемену hors d'oeuvre, но Себастьян признался, что питает особую слабость к сорту "Вlеu Dаnоis", в переводе означающем "Синий датчанин". Разумеется, его пожелание было учтено.

Стол накрыли удивительно быстро. Двое представителей "одной из форм выражения абсолюта" молитвенно сложили руки перед трапезой, между прочим, в полном молчании, после чего посланец высших сил, созидатель гармонии и порядка в мире и жертва созидаемой гармонии приступили к завтраку.

Чуть погодя Себастьян рискнул поинтересоваться, не владеет ли молодой человек таитянским языком. Последний вынужден был огорчить его отрицательным ответом.