Пришелец в земле чужой

— Я дам точное определение. Любовь — это состояние, в котором счастье другого является непременным условием твоего счастья.

— Верно, — медленно произнес Бен, — именно это я испытываю по отношению к Джилл.

— Допустим, но ты говоришь, что тебя стошнило и ты убежал при необходимости сделать Джилл счастливой.

— Подожди! Я не говорил…

— Может быть, тут присутствовало еще какое-то чувство?

— Я говорил, — Кэкстон запнулся. — Ладно, можешь считать, что я ревновал. Но могу поклясться, что не ревновал. Я давно уже со всем смирился и не держал на Майка зла. Я понимаю, что ревность бессмысленна.

— Милый мой, любовь — нормальное состояние, ревность — патологическое. Нередко незрелый ум принимает одно за другое или ставит ревность в прямо пропорциональную зависимость от любви. На самом деле это несовместимые вещи. Ревность не оставляет места любви, и наоборот. Но и то, и другое способно произвести бурю в душе. Хочешь знать, в чем дело? Твоя ревность глянула тебе в глаза, ты не выдержал ее взгляда и убежал.

— Все дело в обстановке, Джубал. Меня взбесил этот гарем. Пойми меня правильно: я любил бы Джилл, даже если бы она была грошовой шлюхой, которой Джиллиан, слава Богу, не является. По ее меркам, она даже высокоморальна.

— Я знаю, — кивнул Джубал. — Джилл несет в себе чистоту, которая никогда не позволит ей стать аморальной. А у нас с тобой, — Харшоу нахмурился, — нет той ангельской чистоты, которая дала бы нам возможность жить по моральным нормам Майка и Джилл.

Бен вздрогнул.

— Разве это мораль? Я хотел сказать, что Джилл не знает, что поступает плохо: ее околдовал Майк. Майк тоже не знает, что это плохо: он Человек с Марса, его не так воспитали.

— А мне кажется, — нахмурился Джубал, — что эти люди — все Гнездо, не только наши — живут правильно. Я не знаю подробностей, но в целом я с ними согласен: с анархией, вакханалией, коммунальным бытом и групповой любовью.

— Джубал, ты меня удивляешь! Если ты с ними во всем согласен, почему бы тебе к ним не присоединиться? Они будут рады. Дон ждет не дождется момента, когда ей можно будет поцеловать твои ноги и услужить тебе, как ты только пожелаешь. Я не преувеличиваю.

— Поздно, — вздохнул Джубал. — Каких-нибудь пятьдесят лет назад это было возможно, а сейчас я не способен на такую невинность. Я так долго жил среди зла и безнадежности, что никакая вода меня не отмоет. А если даже отмоет — то, что останется, вряд ли будет невинным.

— Майк считает тебя достаточно невинным, хотя он не употребляет именно этого слова. Дон говорила мне.

— Не хочу его разочаровывать. Он видит во мне свое отражение. Моя профессия — зеркало.

— Ты трус.

— Совершенно верно, сэр! Но меня пугают не их нравы, а опасность, грозящая им извне.

— О, в этом смысле они в полной безопасности.

— Ты уверен? Выкрась обезьяну в белый цвет и посади в клетку к рыжим обезьянам. Они разорвут ее на куски. Гнездо — это школа мучеников.

— До сих пор я не знал за тобой склонности к мелодраме.

— Она не делает мои слова менее вескими! — взорвался Джубал. — Муки Христа ты тоже назовешь мелодрамой?

— Не сердись, я не хотел тебя обидеть. Мне кажется, что им не угрожает такая опасность. Со времен Христа прошло две тысячи лет.

— И все эти годы, да и раньше, люди реагировали на белую ворону одинаково. Возьми Онеиду — она просуществовала совсем недолго, в деревне, вдали от людских глаз. Возьми первых христиан — та же анархия, тот же коммунизм, групповые браки, братские поцелуи… Впрочем, не совсем: у христиан целовались и мужчина с мужчиной.

— В Гнезде мужчины тоже целуют друг друга — без малейшего голубого оттенка. Я забыл сказать.

— У первых христиан поцелуй между мужчинами не был гомосексуальным флиртом. Ишь, обмануть меня решил, думал, я дурак.

— Что ты!

— Спасибо. Так вот, в наше время не стоит предлагать священнику братский поцелуй: изначальных идей христианства уже никто не исповедует. Их приверженцы были физически истреблены за то, что стремились к полному единению и совершенной любви. Раньше я боялся только за Майка, теперь боюсь за всех остальных.

— Я с тобой не согласен. Я тоже боюсь, но именно потому, что они живут неправильно.

— Согласиться со мной тебе мешает ревность.

— Не только.

— В основном. Бен, этика секса — сложная проблема. Все понимают, что общепринятые моральные нормы здесь неправы, и каждый старается выработать свой собственный кодекс. Но, живя по собственному кодексу и нарушая общепринятые нормы, мы испытываем чувство вины. Ты не исключение. Ты вообразил себя свободным и поступил вопреки морали. Однако, столкнувшись с незнакомым явлением, пытаешься его оценить, исходя из отвергнутых тобой иудейско-христианских моральных норм. Разумеется, желудок не справляется. А ты думаешь, что это оттого, что ты прав, а они — нет. Нет, тебя тошнит потому, что ты привык заглатывать предрассудки задолго до того, как научился соображать.

— А что говорит твой желудок?